— Уходи. И больше никогда не смей так делать.

— Скажи мне, кто ты? — повторил Эш и потянулся к её маске, но девушка уклонилась. — Кто ты?!

Она улыбнулась — так же игриво, как и наяву. Но, прежде чем он успел сдёрнуть с неё маску, сложила ладони лодочкой и дунула Эшу в лицо желудёвую пыльцу.

Эш дёрнулся, а когда глаза перестало щипать, на поляне он был один. Только примятые её босыми ногами дубовые листья вздрагивали, точно живые. Точно она ещё танцевала на них.

Эш запрокинул голову, глядя на луну, прищурился. Снова в голове пронеслось, как заклинание: «Она танцует».

Следующим утром экономка Виндзоров наскоро подыскивала новую кухонную прислугу. Повариха и трое поварят не проснулись: у всех остановилось сердце. И у каждого в руке оказалось по пять гиней — как раз хватило на приличные похороны.

Глава 4. Перемены

Фрида вздрогнула и проснулась: образ рогатого фейри таял, жар его прикосновений исчезал. Нет, каков наглец! Сначала залез в её сон (между прочим, как ему это удалось?), так ещё и совершенно бесцеремонно себя там вёл! Фрида ещё ни разу не сталкивалась с неучтивыми фейри: в их природе — уважение к чужой свободе. А этот!.. Ну что с него взять — подменыш. Фрида пару раз встречала таких, как он, только в стране фейри. Они все были немного… странные, точно «не от мира сего». В их случае — в буквальном смысле, и это не их вина.

Что ж, надо понять, простить и обыскать всю комнату, все вещи, найти то, что принадлежит рогатому наглецу, сжечь — и больше он никогда в её сон не войдёт. Нет, но всё-таки каков наглец — без спросу!..

Зевнув, Фрида приоткрыла полог. Убедилась, что ещё серо — только-только рассвет; и тихо — даже птицы спят. И ей бы ещё спать и спать… Фрида так и сделала — повернулась на другой бок, натянула на нос одеяло — оно приятно пахло лавандой, — закрыла глаза…

В окно постучали. Фрида хмыкнула — это ж надо было кому-то из деревенских так упиться, чтобы полезть на второй этаж её особняка, миновав, между прочим ограду. Или кто-то открыл ему калитку? Ничего, сейчас нарушителя прогонит садовник, он-то наверняка уже проснулся и рабо-о-отает… Фрида снова зевнула и даже успела задремать, когда в окно постучали снова. И снова. И ещё. Очень настойчиво.

Фрида рывком села, отодвинула полог, и, не утруждаясь поиском домашних туфель, босиком прошлёпала к окну. Зажигать свечи она не стала — Фрида с детства прекрасно видела в темноте. А вот незадачливый пьяница обязательно не удержит равновесие и свалится, когда она рывком откроет окно…

Никто не свалился — только в комнату залетела зачарованная малиновка. Бешено покрутилась, чуть не запуталась в занавесках, уронила Фриде в руки конверт и уселась на подоконник.

Опешив, Фрида рассмотрела конверт — ничего написано на нём не было. И сама себя пожурила: не обратный же адрес она искала, с таким-то почтальоном. Фрида нашла на столе у зеркала нож для бумаг, надрезала конверт. Оттуда выпал сложенный вдвое лист бумаги, на котором вычурным, чрезвычайно красивым почерком было выведено: «Кто ты?»

Фрида повернулась к окну. Малиновка чирикнула, наклонила голову, потом расправила крылья, вспорхнула и подлетела ближе. Фрида вытянула руку, чтобы птице было удобнее сесть, и дунула. Малиновку на мгновение окутала золотая пыль, а у Фриды неожиданно сильно закружилась голова. Освобождённая от заклятия птица снова заметалась по комнате и, найдя, наконец, окно, вылетела в серое утро.

— Ну ты и хам! — заявила Фрида письму. — Да как ты посмел!..

Письмо она скомкала, потом позвонила в колокольчик. Спать после такого было решительно невозможно.

Через час горничные перевернули комнату вверх дном, проверили каждую безделушку и сложили всё обратно, но ничего лишнего, не принадлежащего Фриде, не нашли.

А Фрида сожгла письмо и, сидя в кресле с ногами у камина, задумалась. Свежесваренный кофе привёл её в чувство.

— Робин?

— Чего тебе, хозяйка? — Брауни снова вынырнул из-под кровати.

Фрида поворошила пепел кочергой.

— В доме есть что-нибудь, принадлежащее чужому?

— Так, хозяйка, у тебя в доме куча народу… Давеча, вот, ухажёр к Винни захаживал, да и кухарка потом…

— Чужому фейри.

Баруни аж подпрыгнул от удивления.

— На моей территории? Чу на тебя, хозяйка, кошмар тебе приснился. Нет тут ничего чужого! И не будет — мимо меня ни одна муха не пролетит, не то что нашенский — не пройдёт! — И обиженный брауни исчез под кроватью.

Фрида попыталась выкинуть это из головы — мало ли, может, письмо вовсе и не ей предназначалось? Может, заклинание неправильно наложили, адресатом ошиблись… Под эти мысли Фрида допила кофе и откинулась на спинку кресла. Начинался новый день, надо ещё планы уроков перечитать…

Поправив полы халата и широко зевнув, Фрида потянулась к тетради.

На ней лежала чёрная роза.

— Робин! — завопила Фрида.

Приоткрылась и тут же закрылась за любопытной горничной дверь. Фрида шикнула на неё и, тряся розой, повернулась к кровати. Оттуда на неё вновь глядел брауни.

— Ну чего тебе ещё, хозяйка?

— Это что?! — тыча в него розой шёпотом «завопила» Фрида.

— Цветок. — Брауни принюхался. — Нашенский.

— Кто его принёс?! Ты же говорил — муха не пролетит!

Брауни хмуро глянул на Фриду и вдруг звонко хихикнул.

— Эх, хозяйка! Так это ж ухажёр твой, кто ж ещё?

Фрида задохнулась от гнева и только спустя пару секунд смогла выпалить:

— Как? Тут ведь ничего его нет!

— Ну как же нет, когда есть, — брауни улыбался. Надо сказать, улыбка у него была мерзкая. — Аккурат в тебе и есть. Так что терпи, хозяйка, ты ж его из себя не вытащишь?

— Кого?.. Что ты несёшь?!

Но брауни уже снова исчез под кроватью.

Фрида и розу отправила в огонь, а потом, раздевшись донага, долго-долго рассматривала себя в зеркале. Может, этот мерзавец проклятье к ней подвесил, а она и не заметила? Да нет, всё было в порядке, чужим колдовством и не пахло… Но Фрида на всякий случай всё равно всю себя проверила, прислушиваясь. Последним она изучила живот: ощупала и снова почувствовала исходящий от него ненормальный жар. Прислушалась к себе, села в кресло и, закатив глаза, полностью отдалась ощущениям… Мгновенно навалилась резкая усталость, но Фрида пробилась сквозь неё, как сквозь туман. И увидела.

К своему источнику жизни, яркому, как солнышко, и мерно пульсирующему в такт дыханию, она давно привыкла. Но теперь рядом светился ещё один, поменьше, но словно бы