— Да, я слышал, — настороженно ответил я. — И кто же издает такие звуки? Какая-то птица? Зверь?

— Хуже. Это существо — не зверь и не человек. И мой вам совет — не выходите из таверны после наступления темноты. Возможно, вам повезет гораздо меньше, чем доктору Моллигану.

— Куда уж меньше, — безрадостно хмыкнул я.

— Попомните мое слово. Ночью за стенами таверны безопасно, но не покидайте ее пределы, пока не наступит утро.

— В таком случае, — я нахмурил брови, — завтра же мы уедем.

— А ваш брат?

— Я надеюсь на ваше великодушие и понимание. Я оставлю ему записку, которую вы передадите ему, когда он вернется. Я могу на вас рассчитывать?

— Безусловно, — хрипло гаркнул Тодд и в последний раз дернул один из ремней сбруи. Затем шлепнул жеребца по холке. — Кстати, мистер Ларсон. Вы не откажете в любезности потешить нас своим обещанным представлением?

— После обеда, Тодд…

— Конечно, конечно. На заднем дворе. В самый раз, это уж точно. А теперь прошу меня извинить. Я должен загнать коня и повозку к стойлам.

Удрученный намеком Тодда на таинственное чудовище, рыскающее по болотам, я даже забыл спросить его про ноги доктора Моллигана. Хотя, если монстр Тодда реален, то ответ очевиден.

Куклы нашего с Алисией маленького театра, как я уже говорил ранее, были сшиты ею. Эдакие большие тряпичные головы различных персонажей, надетых на острые тонкие палочки, которые оживали в наших руках, приводились в движение и приобретали голоса. Здесь был рыцарь, король, принцесса, монах, дракон, медведь, волк и прочие участники тех историй и сказок, что мы показывали за деньги на площадях и рынках больших городов, в деревнях и прочих поселениях.

Для сегодняшнего вечера я и Алисия выбрали наш любимый спектакль. Мы назвали его «Жемчужина тьмы». Эта прекрасная, и в то же время ужасная история повествовала о принцессе, которую внезапно постигла и съедала неизвестная жуткая болезнь, что была страшнее любой известной хвори. Жгучая боль сковала ее тело и развела негаснущий пожар внутри нее. Ее руки и ноги были парализованы, и лишь глаза, из которых беспрерывно вытекали слезы и тут же превращались в пар на алых щеках, все еще говорили о ее бесконечных муках. Выдающиеся лекари и травники, созванные со всех уголков страны и близлежащих соседних королевств, лишь в недоумении разводили руками и сочувствовали королю, седеющего день ото дня от горя. И когда король уже совсем было отчаялся в спасении своей дочери, в тот день, когда его рука взялась за королевский кинжал, усыпанный драгоценными камнями по всей рукояти, когда все его естество противилось злу во спасение, рожденному его истерзанным разумом… Его занесенную над ложем дочери длань ухватила чья-то крепкая рука. Король обернулся и увидел мужчину в балахоне, лицо которого было сильно изъедено глубокими язвами. Один глаз отливал искрящейся белизной в тусклом свете свеч, но второй, голубого, как небо цвета был наставлен прямо на короля. И тогда странный человек, неизвестно как попавший в покои принцессы, никем не замеченный, поведал королю о прекрасном сияющем цветке, сок лепестков которого обладал такими целительными свойствами, что способен был в один миг поставить его дочь на ноги. Вот только рос этот цветок в таком далеком и спрятанном от людского взора месте, что достать его было практически невозможно. Это место называлось Иесгардану — царство тьмы, расположенное глубоко под землей королевства и запечатанное магическими вратами. Иесгардану кишел самыми безжалостными и хитрыми монстрами, отродьями, детьми самой Червоточины, что правила подземным царством. Там, на бескрайней черной равнине, поросшей ядовитыми высоченными грибами, узловатыми деревьями с повисшими на их сучьях коконах паукообразных чудищ, среди светящихся тусклым фиолетовым цветом земляных жирных полипов и рос сияющий белым светом удивительный цветок — Паскания.

Человек в балахоне обещал помочь распечатать врата, если король найдет смельчаков, что спустятся в смертельные глубины ради его дочери. Так же он просил две дюжины самых крепких и подготовленных рыцарей на случай, если же прихвостни зла все же пробьются из недр наружу, пока врата будут оставаться без защиты. И тогда король спросил у человека, какую плату тот хочет за свою помощь? На что человек ответил — твою дочь. И добавил: только так я смогу контролировать эффекты эликсира в крови принцессы. Хоть цветок и обладает жизненным даром, но не стоит забывать, что он был рожден во тьме, и может быть коварен.

Такая сделка вовсе не устраивала короля. Как он посмотрит своей дочери в глаза, когда та сбросит с себя оковы болезнетворной агонии. Что он скажет ей? Прости, дочь, но тебе придется выйти замуж за прокаженного? И все же он молча кивнул человеку в капюшоне, и тот растворился во мраке комнаты, будто его и не было.

Вскоре по всему королевству пронесся слух о том, что король ищет отчаянных храбрецов для похода в запретный чудовищный мир, суля несметные богатства в награду за цветок. Таких нашлось всего четверо, кто отважился на спуск в глубины Иесгардану. В назначенный час человек в капюшоне распечатал врата, как и обещал, бормоча под нос слова на неизвестном никому языке и взмахивая руками, рисуя в воздухе какие-то символы. В один миг раздался каменный треск и тяжелые врата обнажили темный узкий проход в чертоги зла. Рыцари со звоном лат и мечей сомкнули ряды за смельчаками, которые, недолго думая, нырнули во тьму. Человек в капюшоне присел на круглый валун рядом со входом и принялся ждать. Если через три дня добровольцы не вернутся обратно, он вновь запечатает проход, а принцесса скорее всего отправиться на покой в иной мир к праотцам…

Томление в ожидании для короля было невыносимым. Он почти перестал есть и к вечеру второго дня лично прибыл в подземелье, окруженный еще одной дюжиной рыцарей. И лишь к ночи третьего дня, когда надежда покинула короля, а человек в балахоне приготовился запечатать проход, из темноты раздался приглушенный топот ног. Поначалу не было видно ничего, но вскоре темная щель врат стала наполняться белым светом, что с каждой секундой набирал мощь. И вот из прохода выскочил один из смельчаков. Он был израненный и усталый. Одежда была пропитана черной слизью и алой кровью. Он еле стоял на ногах и все же одной рукой прижимал к груди Пасканию, что светилась ярче самого солнца и слепила своим великолепием. Вторая его рука бессильно повисла вдоль туловища и по ней стремилась кровь из жуткой рваной раны на его предплечье. «Где остальные?» — воскликнул человек в балахоне.