Через четверть часа он выбрался на окраину Ридана. Небо на закате порозовело, набежали легкие тучки, а солнечный диск стал похож на яичный желток. Впереди показалась старая, заброшенная и единственная ферма в этих краях, к которой вел крутой, заросший густой травой съезд. На это место ему указал зазывающий голос. За покосившимся гнилым забором Лоуренс увидел высокий костер, взметающий вверх зеленые языки колдовского пламени. Вокруг костра собрались десятки мужчин, женщин и детей. Вдоль дороги в полном беспорядке были разбросаны припаркованные автомобили с раскрытыми дверцами. Люди прибывали. Многие шли пешком по дороге с каменными лицами и прикованными к ферме взглядами.

Мистер Торбин бросил свою машину среди прочих и направился к ферме, вливаясь в общий поток молчаливых людей. Лоуренс чувствовал какую-то связь с ними и потому не испытывал привычной неприязни, какая проявлялась внутри него в отношении к простому городскому населению. Рядом с ним брел и тот бродяга, который коснулся его руки, оставив на коже черную отметину. Они молча приветствовали друг друга кивком головы.

Когда новоявленный поток людей смешался с остальными присутствующими, облепившими костер плотным кольцом, Лоуренс различил тот самый голос из своей головы, но только наяву. Он растолкал группу людей и выбрался в первые ряды, чтобы лучше разглядеть таинственного оратора.

У костра он увидел сгорбленного человека в черной рясе и белом плаще до самой земли. Его лицо было сокрыто холщовой маской с небрежно вырезанными дырами для глаз. На его груди поблескивал какой-то талисман — черный камень на прочной нити. Человек опирался обеими руками на длинную толстую ветвь, на конце которой плясал такой же зеленый огонь, как и тот, что пылал за его спиной, вскидывая к небу извилистые языки.

— Ждать всех у нас нет времени! — провозгласил он шипящим голосом. — Внимайте же! Братья и сестры, настал тот час, которого мы все так долго ждали! — В этот момент Лоуренс подумал о том, что оратор имел ввиду кого-то еще, ведь три дня, что провел в ожидании он, это не так уж и много. — Темной волей Хозяйки нам велено уничтожить тех, кто не был избран ею! — продолжал тот, потрясая перед собой горящей ветвью. — Это слабые и никчемные люди, что не годятся даже на прокорм псам и крысам! Им не место среди Совершенных! Долгие века Хозяйка копила силы, питаясь страданиями и кровью жителей, и теперь она стала достаточно сильна и могущественна для того, чтобы погрузить во тьму весь мир! Мы — орудие в ее руках, и наш долг использовать себя по назначению во славу ее!

Громкий ор приветствовал слова оратора восторгом. Народ взметнул вверх руки и выкрикивал слова покорности и преданности ее темной сущности, хотя мало кто из них знал, для кого же они забрались в тела убитых ими людей. Но внутри каждого из присутствующих царило холодное Зло, и потому они были готовы выполнить любой приказ, если только он связан с истреблением ненавистного им человечества. Этих мерзких, мясных организмов, внутри которых они, Иные существа, теперь заключены как в неудобные костюмы.

— Вслед за нами на город хлынут все новые и новые силы, бесстрашные и коварные! — упиваясь собственными речами, ликовал колдун. — Вместе мы сотрем в порошок ничтожный людской род, и весь мир будет предоставлен нам, детям Тьмы! Мы будем достойно править не только в глубоких недрах, но и на поверхности, в новых землях! И никто не сможет остановить грядущую темную бурю!

Иные вновь огласили окрестности глухой фермы бурными восклицаниями.

— Так возьмите же колдовское пламя в свои руки и сожгите дотла их дома, детей и их самих, а золу разметают ураганы. Хватайте в свои руки горящие сучья и поленья! Огонь на них не угаснет ни от ветра, ни от воды! Он вечен, как и наша Хозяйка! Восславьте же ее, как и подобает верным подданным!

После этих слов, его охватило такое же зеленое пламя, и он исчез. Тряпье, что было на нем, упало на землю неровным ворохом. Люди по очереди разбирали большой костер, выдергивая из общего громадного переплетения длинных ветвей, по одной такой каждому. Как и обещал колдун, огонь на ветвях не гас, не смотря на поднявшийся ветер.

Через четверть часа полторы сотни Иных ровным строем брели по шоссе в глубь города, озаренные изумрудным сиянием длинных факелов. Впереди, немного в низине, как на ладони расстилался спокойный Ридан. Над крышами самых высоких его домов нависло оранжево-багряное закатное небо, как скорое застывшее отражение окровавленных улиц и площадей, полыхающих огнем построек и сгорающих заживо людей.