Он судорожно сжал в кулаке полный бокал, поднес ко рту,пытаясь этим жестом найти некую спасительную соломинку. Отличный коньяк мягкой,щекочущей волной достиг желудка. Большими пальцами Катя приспустила черныетрусики, прильнула к сверкающему шесту, скользя по нему ладонями, то опускаясьна колени, то медленно выпрямляясь.

То, что с ним происходило, однозначному описанию неподдавалось. С одной стороны, мужское естество заявляло о себе так, что Петрежесекундно ожидал услышать треск рвущейся материи. С другой — он сгорал состыда. За себя, за нее, за Пашку, за все происходящее. В разнесчастной башкестоял полный кавардак. Где она научилась так? Неужели ей это нравится? Сразувидно, все это происходит не впервые — «театр» должен быть чуть ли необыденностью. Почему Пашка, сволочь такая, промолчал? Как вообще нормальномумужику стукнула в голову идея использовать законную супругу для подобныхпредставлений? И какая нормальная жена согласилась бы на роль домашнейстриптизерки, да вдобавок отточила, надо признать, мастерство до нешуточныхвысот?

Мысли и вопросы мешали друг другу, голова была жаркой итяжелой. Когда взлетела тонкая рука с бледно-розовыми ногтями, отправив в полеттрусики, свет внезапно погас, музыка притихла, во мраке едва слышно прошлепалибосые ноги.

Очень быстро свет зажегся вновь. Эстрада была пуста. Музыказавершилась длинной трелью, потом резко изменилась — то, что понеслось изневидимых динамиков, больше напоминало классические мелодии тридцатых годов, ноуж никак не опереточные: с чем-то они в голове у Петра ассоциировались, что-тонапоминали, но он, пребывая в полнейшей ошарашенности, не мог провести четкиханалогий. Бетховен? «Полет валькирий»? Определенно симфоническая музыка, ниследа эстрады…

Воровато, словно совершая что-то неподобающее, он щедроналил себе коньяка и выпил жадными глотками, глядя на пустую эстраду. Издинамиков послышался голосок Марианны:

— Сегодня по многочисленным просьбам господ зрителей мывновь исполняем классическую постановку «Колючая проволока»…

Петр едва попал концом сигареты в пламя зажигалки. Коньяксделал свое, но, разумеется, не смог ни успокоить, ни вернуть душевоеравновесие. В голове кружился тот же парализующий сумбур, лицо пылало. Все этобыло и шокирующим, и чужим, он ощущал себя проникшим на представлениебезбилетником, никогда еще за все дни притворства так остро не чувствовал своесамозванство — и никогда не осознавал себя столь растерянным, даже униженным.Стыдно сидеть здесь пнем, стыдно смотреть на Катю… вот связался!

Вновь на эстраде появилась Катя, на сей раз не выплыла втанце, а просто вышла обычной походкой, столь же ярко, вызывающе накрашенная,только волосы теперь заплетены в толстую косу с распущенным концом. Вместоклассического наряда дорогой стриптизерши на ней теперь было коротенькоеплатьице из самой натуральной серой мешковины — чистенькое, с большим вырезом ирасклешенным подолом, сшитое по фигуре, в обтяжечку, наверняка не косорукойпортнихой из окраинной мастерской для бывшего советского народа, а «мадам» издорогого ателье (даже Петр смог это сообразить).

И ощутил дикую, противоестественную смесь стыда слюбопытством. Ругал себя, но ничего не мог поделать. Смотрел во все глаза.

Держась так, словно ни «сцены», ни «зрительного зала» несуществовало вовсе, Катя прошла к шесту и остановилась возле него, глядя всторону. Появилась Марианна — в высоких черных сапогах и короткой кожаной юбке,с кобурой на поясе, в черной рубашке с алой гитлеровской повязкой, витымипогонами и эсэсовскими петлицами. На голове — лихо заломленная пилотка счерепом и костями. Помахивая длинным черным стеком, она не спеша подошла,завела Катины руки за шест, защелкнула на запястьях наручники — тоже держасьтак, словно никого вокруг, кроме них, не существовало. Усмехнулась:

— Подумала, Катюша?

Реплика прозвучала естественно, непринужденно, словно из устпрофессиональной актрисы.

— Я не понимаю, фрейлейн Эльза, что вы от меня хотите…— тоже довольно натурально произнесла Катя, стоя лицом к Петру.

— Поговорим о партизанах, Катя?

— Честное слово, я здесь ни при чем…

— Знаешь, что самое смешное, Катенька? —про-мурлыкала Марианна. — Я тебе, кажется, верю… Ничего общего с этимибандитами у тебя нет и не было. Верю.

— Тогда почему же…

Марианна, подойдя вплотную и стоя так, чтобы не заслонять«партизанку» от зрителей, погладила ее по щеке:

— Есть еще одна сторона проблемы, Катюша… Тебе никто неговорил, что ты чертовски очаровательная девочка? Штучный экземплярчик,сделанный по особому заказу?

— Н-ну…

— Обладательница такой фигурки может себе позволитьмногое, — продолжала Марианна.

«Это же Пашка, — подумал Петр смятенно. — Еголексикончик, его давние обороты… и, надо полагать, его сценарий? Очень похоже.Лет двадцать назад братец даже порывался попробовать силы в изящнойсловесности, да так и заглохло…»

Тем временем Марианна освободила Катю от наручников, отвелаот шеста, с той же небрежной опытностью расположив лицом к Петру. Вкрадчивосообщила:

— Катюша, ты же взрослая девочка. Я тебя могу отправитьв караулку к солдатам… а могу и не отправить. Тебе надо что-нибудь объяснятьили сама поймешь?

И провела концом стека от шеи до колена, чуть приподнявподол кожаной петелькой. Обняла за талию, зашептала что-то на ухо. Катялегонько отстранилась:

— Я этого никогда не делала…

— А в караулку хочешь?

— Нет, — потупившись, сказала Катя.

— Ну вот и умница…

Все еще приобнимая Катю, она опять зашептала на ухо.

Катя, вскинув на нее глаза и хлопая ресницами, в концеконцов покорно кивнула. Чуть присев, стянула узенькие красные трусики изамерла, уронив руки. Подойдя сзади, Марианна накрыла ладонями ее грудь, сталацеловать в шею. Пилотка упала на пол рядом со стеком. Катя закинула голову,зажмурилась. Звучал старый марш: «Дойче зольдатен, унтер-официрен…» Петрборолся со стойким ощущением, будто спит и видит тягучий кошмар. Совершенно непредставлял, что ему делать.

Резким движением Марианна рванула обеими руками платье наКатиной спине. Видимо, там был заранее сделан зашитый на живую нитку разрез,потому что крепкая мешковина подалась неожиданно легко, обнажив плечи. Обеимируками Катя придерживала платье на груди, а ладони Марианны с рассчитанноймедлительностью блуждали по ее телу, спустились на бедра, нырнули под подол.Тихонько вскрикнув, Катя дернулась, но тут же застыла в прежней покорной позе,и Петр ощутил прилив неконтролируемой ярости — судя по движениям рук Марианны иее раскрасневшимся щекам, игра пошла всерьез.

Комкая подол, Марианна потянула Катино платье вверх, явнонамереваясь его содрать. Катя послушно подняла руки над головой, мятаямешковина уже поднялась выше талии…