(Adam Jensen – Tombstone)

Таких, как она, он называл «деловая колбаса».

Не успела войти в дом, а уже вела себя по-хозяйски. Отыскала ванную комнату, умылась, вытерлась его же полотенцем, спросила, есть ли чай. Не успел Даг ответить, как гостья захлопала дверцами шкафчиков. Нашла заварку, поставила чайник и выбрала себе с полки кружку – большую, с цветами.

Браун изо всех сил сдерживал раздражение. Не успел сесть напротив собственной картошки, как девчонка заглянула в кастрюлю, поинтересовалась: «Можно?» – и тут же принялась накладывать себе еду.

– Я голодная, как черт, – приговаривала она, пока он притворялся, что не слушает. – В последний раз на велике сидела лет десять назад, а у тетки еще сиденье сломано. Ад, а не поездка…

Уселась на кресло напротив него, поставила перед собой тарелку, поковырялась в ней вилкой, нахмурилась:

– Ты что, купил банку «Осколкино»? Хуже них тушенку никто не делает. Да и кто ее с картошкой смешивает?

Браун скрипнул зубами. Еще пара таких фраз, и он выставит ее за дверь без «истории». Сдержал себя, как умел, спросил по возможности спокойно:

– Ты местная?

У незнакомки на секунду искривилось лицо, будто долетел до ее ноздрей запах с помойки. Брови нахмурились сильнее.

– Ты накорми, напои, спать уложи, сказку расскажи, а потом расспрашивай. Так здесь говорят.

Нет, он точно ей шею свернет, ладони уже чесались.

– Сказку, значит, – процедил недобро.

– Просто пожрать дай. Желудок от голода сводит…

И она принялась наворачивать остывшую картошку.

(MJ Cole, Freya Ridings – Waking Up)

Начала рассказа он все-таки дождался, когда тарелка перед ней стала чистой, когда с салфетки исчез кусок хлеба, а в ее кружке плескался чай.

– Местная, да.

Она смотрела прямо, но хмуро, и Даг в который раз подумал, что взгляд у нее сложный, «многоуровневый». Простой снаружи, но внимательный внутри, цепкий. Значит, не дура, однако, наглая «не дура» – то еще сочетание.

– Только еще вчера я была на Уровнях. – И замолчала, задумалась не то о превратностях судьбы, не то еще о чем-то.

– Здесь-то как оказалась? В дыру провалилась?

Напротив ухмыльнулись.

– А ты ничего так чувачок. С юмором. – Смеха, правда, в глазах нет. – Нет, не провалилась… Попалась Комиссионерам после того, как устроила аварию на Челдонском мосту. Не слышал?

Он ни о чем не слышал и потому промолчал.

Девчонка потерла щеку.

– Ехала по третьей полосе, отвлеклась за рулем, а навстречу бензовоз. Который вильнул, завалился набок, – вздох, – а после взрыв… Депортировали меня, в общем. В качестве наказания. И да, это мой родной мир, если ты спрашивал об этом, здесь я когда-то родилась.

Браун переваривал информацию быстро, собирал по кусочкам в общую картину.

– А память как сохранила? – его отдельно предупреждали, что обычно при переходах она стирается по умолчанию. Поэтому с ним перед «прыжком» работал сенсор.

– Сложная… история.

Кажется, утаивать детали собрался не только он, но и она.

– Теперь здесь собираешься приживаться?

– Нет, – ответ четкий, как у солдата. Ровный, спокойный, но металлический. – Я собираюсь вернуться обратно.

– Знаешь как?

Самый важный вопрос вечера.

– Нет. Но узнаю.

Если бы напротив сидел кто-то другой, Браун бы фыркнул или цинично рассмеялся – ага, узнаешь, как же. Но она смотрела, как кобра, и что-то в ее взгляде заставило его воздержаться от комментариев. Некая странная решимость, какую можно встретить у фанатика или миссионера, одержимого «благой» целью.

Кусок тишины. Глоток чая; Дагу вкус местной заварки был противен. Может, он ошибся в выборе, как с тушенкой?

– А ты? – последовал вопрос. – Ты-то как здесь оказался, как сохранил память?

Он не собирался ей с самого начала ничего рассказывать, но отчего-то ощутил, что поделиться можно, что ему совсем чуть-чуть хочется это сделать.

– Меня тоже сослали.

Ее брови, коричневые, будто очерченные карандашом, взлетели вверх.

– Сослали на Землю? Это ведь не твой родной мир, так?

Браун поджал губы; гостья, наоборот, улыбнулась. Кажется, она начала в его присутствии расслабляться.

– Как тебя зовут?

Даг долго рылся в памяти, прежде чем вспомнил, какое именно местное имя выбрал.

– Нико…лай.

– Николай?! – Она хохотала так заливисто, что он даже не обиделся, хотя должен был. – Да с тебя Николай, как с меня Марфа.

Отсмеялась, вытерла повлажневшие веки; Браун качнул головой.

– Меня сослали не сюда, – пояснил, – на Войну.

Если спросит «что такое Война», он отправит ее восвояси, но та, которая сидела напротив, удивила.

– Уровень: Война? – Она что-то про нее слышала, теперь судорожно рылась в памяти. – Уровень, где идут бесконечные боевые действия?

– Точно. Меня сослали солдатом, и, значит, пожизненно, без права на выход.

– Но ты вышел.

«Вышел». Каким-то боком и куда-то в боковой проход.

– А за что?

Даг почему-то с ней говорил, сам не знал почему. Может, потому что заранее подготовился к беспросветному одиночеству на неопределенный срок, но вдруг встретил кого-то, кто «сечет».

– Я работал телохранителем, – буркнул не очень охотно, – мой наниматель проштрафился. А когда за ним пришли люди в штатском, я не сразу узнал в них Комиссионеров, попробовал отключить…

И испытал прилив признательности, когда увидел на лице незнакомки водоворот искренних эмоций – удивление, тревога, не сочувствие, но понимание. То самое настоящее понимание, какое редко встречается даже у друзей. Она замолчала, сделавшись смурной, прочувствовав его историю.

– Как же ты вышел с Войны, если пожизненно?

А вот тут уже следовало выдавать детали с осторожностью.

– Друзья. Помогли.

– Ничего себе… у тебя друзья.

Да, с этим повезло.

– А как именно они перекинули тебя на Землю?

Для нее это тоже вопрос вечера, он видел по жадным до ответа глазам. Но был вынужден разочаровать.

– Я не знаю, не уверен. Меня усыпили, – добавил спустя паузу. – Обещали помочь разобраться в ситуации, вернуть назад, если получится.

– Вон оно как…

И примешалось разочарование. Мол, ты, оказывается, золотой мальчик. Привезли, после решат твои проблемы, увезут обратно. С серебряной ложкой во рту родился. Но надежда ведь умирает последней, и да, Браун знал, что она спросит: