Коридор был пуст. Дарта нигде не было видно.

Ребята решили обыскать школу, и стоило нам разойтись в разные стороны, как у меня появилось нехорошее подозрение, что я лишилась всех шансов на их дружбу.

Я прошла через спортзал, проверила классные комнаты и кладовки с инвентарем. Мне не хотелось брать на себя вину за Дарта. Зачем вообще было запираться от меня в видеоклубе? Не сделай они этого, ничего бы и не случилось. Конечно, теперь уже поздно искать виноватых, но я все равно переживала. Дверь-то открыла я, поэтому придется все исправлять.

Я как раз прочесывала раздевалки спортзала, просматривала пустые шкафчики и мусорные баки, когда вдруг раздался вопль, и из-за за моей спины кто-то выскочил.

Это был Майк. Он держал швабру, словно какое-то оружие, и глядел так, будто я оскорбляла его одним лишь своим присутствием. Раз мы остались наедине, я решила, что самое время поговорить о его предвзятом отношении ко мне. Но он развернулся и ушел в спортзал.

Я не собиралась сдаваться, поэтому решительно последовала за ним.

– Почему ты меня ненавидишь? – спросила я сухим, серьезным тоном.

Подобные вопросы обычно не задают, но меня научили, что откровенность – это лучший способ получить прямой ответ. Что касается меня, я всегда говорила правду. Однако некоторые люди предпочитают молчать, дабы не злить собеседника. И вот как раз с такими людьми проще всего говорить открыто. Иногда это единственный способ добиться прямого ответа даже от мамы.

Майк оглянулся, но на меня старался не смотреть.

– Это не так, – резко возразил он.

По-моему, не очень-то убедительно. Ведь даже если он говорил правду, он все равно относился ко мне, как к дерьму.

* * *

Я не особо ладила с людьми, и это никак не связано с застенчивостью или беспокойством. Меня не волновало мнение других, как и их отношение ко мне. Станут игнорировать или обижать – плевать. Идея стать популярной и вовсе казалась абсурдной. Я ведь даже не знала, как расположить к себе окружающих.

Казалось, в этом нет ничего сложного. Папа, например, дружил со всеми подряд. Он вообще не считал, что дружбы нужно добиваться. В его понимании она похожа на природную стихию, которая сама тебя найдет.

Куда бы мы ни шли, отец везде собирал толпу, будто обладал суперспособностью притягивать к себе окружающих. Вот только эти «окружающие» обычно хотели меня придушить.

Как-то раз, уже после развода, я приехала к папе на выходные. Тогда мы встречались дважды в месяц. Два дня мы просто не вылезали из квартиры. Он открыл маленькую букмекерскую компанию и весь воскресный день провел за столом, подсчитывая прибыль. Я же снова и снова переключала четыре канала по телику и маялась со скейтбордом. Но потом на улице стемнело, и я проголодалась.

– Есть нечего, – заметила я, открыв холодильник.

Даже в самые тяжелые дни у папы всегда имелось несколько кусочков колбасы или коробочка с остатками китайской еды, но сейчас полки опустели. Вздохнув, я закрыла дверцу. Нет ничего печальнее, чем освещенный желтой лампочкой холодильник с банкой плесневелого соуса.

Папа отвел меня в «Черную дверь» и купил мне горячий сэндвич с ветчиной и сыром. Пока я ужинала, он разговаривал с парнями в дальней части бара, играл в бильярд и принимал ставки на «Доджерс»[26].

В «Черной двери» отца любили. Как только мы входили, все поворачивались на стульях и требовали его внимания. Так было везде – толпа людей обступала его со словами: «Привет, Сэм! Как дела?» – и хлопала по спине. У папы было отличное чувство юмора – он превосходно подшучивал над друзьями. Мои же шутки обычно звучали резко и грубо.

Тем вечером папа пребывал в прекрасном разговорчивом настроении. Он пробивался к дальнему концу бара, улыбаясь и здороваясь, а я следовала за ним и пыталась выглядеть невидимкой. Мне совсем не хотелось, чтобы его друзья начали расспрашивать, когда я уже научусь бросать дротики, сколько мне лет и есть ли у меня парень.

Папа всегда брал меня с собой и гордо всем представлял, но я не обладала той же открытостью и дружелюбностью и даже понятия не имела, как их подделать. То, как он притягивал к себе людей, казалось настоящим волшебством. Я так не умела. Мама утверждала, что папа способен очаровать любого. А я… Я даже не могла заказать картошку фри или спросить дорогу, чтобы никто не подумал, будто я собираюсь захватить заложников.

Горячий сэндвич с ветчиной и сыром оказался жирным и не очень горячим. Я сидела в конце бара с ведерком картошки фри и стаканом кока-колы на бумажной салфетке и тренировалась вскрывать маленький замок на дневнике из розовой лакированной кожи. Дневник подарила мне мама. Сделали его явно какие-то жулики – замок запросто открывался шариковой ручкой, а ремешок висел на соплях.

Я в третий раз взламывала замок, когда рядом со мной вдруг села загорелая женщина в блестящем топе.

– Какой дневничок миленький. – Она наклонилась так низко, что жесткое гнездо ее волос коснулось моей руки. От нее пахло пивом и жареным в меду арахисом.

– Много секретиков внутри?

Я сгорбилась над дневником и покачала головой. Повернула скрепку, и замочек открылся с легким щелчком.

Женщина достала из сумочки зажигалку и закурила, глядя на меня с неясным любопытством. Она опиралась локтями на барную стойку и держала в руках стакан с темно-коричневым напитком и вишенками на пластиковой шпажке. А можно ли взломать замок коктейльной палочкой? Нет, скорее всего, сломается. Да и просить ее отдать мне шпажку как-то не хотелось.

Женщина не отрывала от меня пристального взгляда, и я старалась не встречаться с ней глазами. Я хотела возмутиться, но спорить с пьяными людьми – дело опасное. За все то время, что я провела в барах, я успела это понять. Обычно такие споры ничем хорошим не заканчивались.

Она залпом выпила остатки напитка и потянулась, чтобы выхватить у меня дневник. Поначалу я пыталась сопротивляться, но не драться же мне с ней? И я отпустила.

– Давай-ка посмотрим, что тут у нас, – она говорила радостно и очень четко – так обычно разговаривают пьяные, когда хотят казаться трезвыми.

На женщине было так много косметики, что она скомкалась вокруг глаз.

Она откинулась на спинку барного стула, держа дневник над головой.

– Почитать вам? – оглядела она посетителей бара.

Не дожидаясь ответа, она неуклюже соскользнула со стула и повернулась к залу.

Завсегдатаи посмотрели на нее со скучающим видом. Раздались смешки, но большинство мужчин были заняты бильярдом и не интересовались девчачьими разборками.

Я сидела на стуле, сжав зубы. На языке так и вертелись грубые слова. Женщина пыталась выставить меня идиоткой, а мне пришлось напомнить себе, что все это не имеет значения. Она открыла дневник и подняла перед собой, будто собиралась произнести речь, как в какой-нибудь школьной пьесе. А затем застыла с открытым ртом и тлеющей в руке сигаретой.