Объясню почему. Самые гнусные вопросы обычно построены на мифах. Есть миф о том, что Селезнёв спал с Басковым, что Илья Глазунов — гомосексуал и так далее. Отличный урок я получил во время интервью с Собчаком. Провел я эфир, тогда еще на питерском ТВ, всего один раз. Говорили, что интервью посмотрела его жена Нарусова, и передачу закрыли. Собчак потом извинялся. Но неправ был тогда я. Ходили слухи, что Собчак провернул какую-то махинацию и дал квартиру племяннице. Я спросил, как он отнесется к тому, что я задам вопрос на эту тему. Он сказал: «Пожалуйста. Я жду этого вопроса». И когда я задал ему этот вопрос, он ответил: «У меня нет никакой племянницы. О чем вы еще хотели спросить?» Второй вопрос отпал сам собой. Подобные «мелочи» нужно выяснять до эфира.

«Временно доступен»

Я не смотрю, мне это неинтересно. Вообще не смотрю телевизор, не читаю журналов, потому что многое вырезается. Особенно в «Огоньке». Там вырезают в основном то, что касается моего любимого лирического героя Владимира Путина. И «Временно доступен» тоже режут. Но моя совесть чиста. Если вместо Буратино выстругали зубочистки, зритель все равно поймет, что хотели сделать Буратино. Программа пишется 3,5 часа, а в эфир идет меньше 50 минут. Мне до боли жаль, что в программе с Рурком вырезали момент, когда у мальчика, который приносил ему кофе, сильно дрожали руки. Этот мальчик разбил две кружки, гримеры не могли гримировать, у них тряслись кисточки. Вот это было интересно, но камера не подхватила. А вообще уникальность программы в том, что мы показываем закулисье. И перед программой и после. Кстати, перед программой я Рурка в своем стиле спросил: «Можно я спрошу про твою герл-френд Наташу? У тебя же она есть?» Он сказал: «Это неправда, но спрашивай». Полезно заранее задавать гостю вопросы, чтобы быть готовым к реакции на них.

Провалы

Федор Бондарчук вступил в «Единую Россию», пускает, как Петя Ростов, слезу при виде императора. Он совершенно не развивается. То же и с Мишей Ефремовым, и с Иваном Ургантом, который сегодня пойдет с православными хоругвеносцами, а завтра еще с кем-нибудь.

С Максимом Галкиным программа останавливалась во время записи три раза, потому что я сказал: «Пошли вы все, я ухожу из программы». Меня заставляли спрашивать то, о чем я не хотел спрашивать. Были большие конфликты. Я с Галкиным познакомился 12 лет назад, когда он еще был светлым парнем. Пугачёва, конечно, дико талантлива, но все, к чему она прикасается, почему-то превращается в дерьмо. И мне очень хотелось сказать это Максиму. Мне не давали это сделать, но я сказал. И про его замок, и в кого он превратился.

Интервью с архиепископом Илларионом

В нем я увидел трусость. Путин сказал в 2003 году, что, мол, нет выше добродетели для церкви, чем заботиться о благе своего государства. Он сказал вещь совершенно чудовищную, и Илларион попросил этот вопрос ему не задавать. Я полагаю, что у человека были основания. Другое дело, что он нес в эфире совершеннейшую антихристианскую ахинею. Когда я спросил, почему церковь писала правительственные письма в КГБ с доносами, он ответил: «Если бы не писала, ее бы уничтожили». Я возразил, что церковь не может быть уничтожена. Можно уничтожить тело, а не душу. Он сказал: «Ну, уничтожили же албанскую церковь». То, что он сказал, является церковным фашизмом, ничего более антиправославного сказать невозможно.

Игра на повышение

Один известный телеведущий учил меня играть на повышение. По отношению к герою возможны две позиции: игра на повышение и на понижение. На понижение: «Мы-то знаем, что вы все коррумпированы, и вот мы сейчас у вас такое спросим.» На повышение: «У вас есть информация, которой нет у меня. И вы со мной ею сейчас поделитесь». Я стараюсь играть на том, что люди хорошие и умные. И что они могут воспарить над этим, они могут не делать подлых вещей. Моя задача — не растоптать человека.

Интервью с Венедиктовым

Поговаривают, что он получает инструктаж на Старой площади. Этот слух довольно известен. Перед эфиром я с ним его не обсуждал. Вот если бы говорили, что у Ве- недиктова роман с Плющевым, я бы непременно навел справки. Ведь это неприличный вопрос. Венедиктов не котенок, он хищник. Он должен быть готов к этой ситуации. Он не просто журналист, он — влиятельная политическая фигура. Он сильный спарринг-партнер. Если ты выходишь на ринг со слабым партнером, говоришь ему: «Слева бить не буду». А если выходишь с Валуевым — дело другое. По-моему, вопросы к нему у меня были вегетарианские. Обидно, что он не зовет меня на «Эхо», забивает эфир «Дурачком и пионеркой», это шоу можно назвать «Тупой и еще тупее». После ухода Доренко и Моти Ганапольского слушать «Эхо» стало невозможно. У меня ощущение, что Веник просто испугался.

Интервью с Жириновским

Однажды я Жириновского опозорил, и мне до сих пор за это стыдно. У меня была информация, что Дмитрий Якубовский, тот самый генерал Дима, пойдет вступать в партию ЛДПР. Тот самый, который по Кремлю ходил в трусах и которого посадили за воровство из публичной библиотеки. Еще никто не знал, что он войдет в список ЛДПР, а я знал, потому что за 30 секунд до эфира задал Жириновскому этот вопрос и он ответил: «Да». И я во время интервью спрашиваю: «Правда, что у вас дома большая библиотека — 5000 книг?» — «Не 5000, а 15 000». — «Я вас поздравляю, а если вам понадобится какая-то книга, то вам всегда есть кого послать за ней в библиотеку».

Я его сделал, он даже ничего не смог ответить, потому что я отрезал ему путь для ответа. Но «сделать» человека не является моей задачей.

Детей и жен не бью

Мне принесли досье на бывшего мэра Санкт-Петербурга Владимира Яковлева, где содержались определенные данные на его сына. Я не использовал эту информацию для интервью. Нельзя бороться против отцов с помощью детей.

Дибров

У Димы особые условия в передаче. Он вступает только в тот момент, когда ему что-то интересно. У Димы нет «уха», а у меня есть, и мне в него чего только не кричат.

Режиссер — главный интервьюер

Есть вещи, которые замечает только режиссер. Телевидение — это набор образов. И, как говорит Кирилл На- бутов, «успех ток-шоу часто зависит от удачно