На Хомяка Змей тоже злился — без какой-либо конкретной причины, а просто так, за компанию. В эти минуты он злился на весь белый свет, как злился бы на его месте любой деятельный, энергичный человек, находящийся не там, где хотел бы, и занятый не тем, чем, по его мнению, следовало бы заняться. Нарастающее чувство протеста требовало, чтобы его облекли в конкретные формы; самой доступной из этих форм, на взгляд Змея, было нарушение запрета на курение. Змей признавал этот запрет вполне логичным и оправданным, но курить хотелось все сильнее, до рассвета было далеко, и он, хоть убей, не понимал, какая сила может заставить клиента до наступления утра покинуть обнесенный высоким забором шалман для толстосумов, куда он проник с такими усилиями и риском. Ведь проник же наверняка, потому что, если нет, то где его тогда черти носят? А если не проник и до сих пор не вернулся к машине, значит, сцапала охрана — сцапала и, вместо того чтобы просто вышвырнуть за ворота, либо пришила, либо посадила под замок, чтобы утром сдать ментам.

Ну, и какого хрена тогда нужно здесь сидеть? Не на съемной хате, не в машине даже, а здесь — на сырой земле, под деревом, с которого каплет холодная роса, не имея права даже закурить или хотя бы размять ноги!

Засовывать руку в карман не пришлось — она уже была там, лаская и согревая полупустую пачку сигарет. Пальцы другой теребили одноразовую китайскую зажигалку; осталось, таким образом, всего ничего — вынуть их из карманов, вставить, чиркнуть и наслаждаться запретным плодом.

Змей вынул из правого кармана пачку, встряхнул, поймал в темноте зубами упругий фильтр и с чуть слышным шорохом вытянул сигарету из пачки, как бумажный патрон из картонной обоймы. Ноздрей коснулся аромат сухих табачных листьев, который сейчас, после вынужденного двухчасового воздержания, казался таким же будоражащим, как в те далекие дни, когда тринадцатилетний Змей делал самые первые шаги к раку легких.

Левая рука с лежащим на колесике зажигалки большим пальцем уже была тут как тут. Змей поднес зажигалку к сигарете и прикрыл свободной ладонью, собираясь высечь огонь, и в эту секунду откуда-то справа послышался тихий, едва различимый треск сломавшейся под чьей-то осторожной ногой гнилой ветки.

Змей обернулся на звук и вздрогнул от неожиданности, разглядев скользнувший в паре метров от его убежища темный силуэт — вертикальный, явно человеческий, если только это не была сбежавшая из зоопарка крупная обезьяна или какой-нибудь ходячий куст. Сигарета выпала из изумленно открывшегося рта, беззвучно канув в темноту; медленно, словно боясь спугнуть сторожкую дичь, Змей спрятал в карман зажигалку, подобрал под себя ноги и уперся ладонями в сырую землю газона.

Осознав, что едва не вскочил, он мысленно перекрестился: свят-свят-свят! Втроем, имея в авангарде могучего Хомяка, они могли одолеть почти кого угодно, но очутиться один на один с человеком, который, помимо всего прочего, умеет ходить без фонаря в кромешной темноте по ночному лесу, не производя при этом почти никакого шума, Змею как-то не улыбалось.

Темный силуэт скользнул мимо и исчез, возникнув снова рядом с «БМВ». На таком расстоянии он был едва различим и мог сойти за обман зрения, вызванный усталостью вглядывающихся в темноту глаз и подступающей дремотой. Но раздавшееся в следующую секунду короткое пиликанье и вспышка оранжевых огоньков сигнализации убедили Змея в обратном: клиент вернулся, проделав это в свойственной ему манере — тогда, когда его появления никто не ждал, и так же незаметно, как давеча пропал из глаз.

Мобильный телефон уже был у него в руке. Змей нащупал кончиком большого пальца и с силой придавил клавишу быстрого набора. Дожидаться ответа он не стал: прерванный после первого же гудка вызов был условным сигналом. И, если те, кто ждал сигнала, укрывшись в тепле и уюте автомобильного салона, его проворонили, это уже их личная проблема — Змей свою задачу выполнил, сделав это, как всегда, с блеском.

Больше не имея необходимости таиться, он оттолкнулся от земли и выпрямился во весь рост. В отдалении, метрах в ста или около того, беззвучно вспыхнули яркие фары. Змей переждал прихлынувшую к затекшим ногам вместе с кровью волну колких мурашек и шагнул к дороге, на ходу вынимая из кармана свое излюбленное оружие — баллончик с перцовым газом.

Вслед за фарами в темноте зажглись красно-синие огни полицейской мигалки. Тоскливо мяукнула сирена, созвездие разноцветных огней двинулось с места и начало стремительно приближаться.

«Ну, вот и началось», — понял Глеб Сиверов, вместе со знакомым ощущением адреналинового выброса почувствовав не менее знакомое облегчение: неизвестность подошла к концу, вот-вот должна была наступить полная ясность.

Он вставил ключ в замок зажигания и запустил двигатель, но трогать машину с места не стал. Интуиция опытного агента, которую даже такой заядлый скептик, как генерал Потапчук, неоднократно вслух признавал граничащей с ясновидением, подтверждала то, что видели глаза: полицейская машина была всего одна, а значит, это был не захват. Чтобы устроить на Глеба засаду, о нем многое нужно было узнать. А все, что гипотетический противник мог разнюхать об агенте по кличке Слепой, должно было убедить его в том, что попытка арестовать этого человека, не заручившись поддержкой хотя бы взвода спецназа, есть не что иное, как неоправданно трудоемкая разновидность самоубийства. Ну, или, как минимум, пустая трата времени, сил и нервов.

Полицейская машина подлетела на полном ходу, резко вильнула к обочине и стала как вкопанная, преградив путь вперед. Снисходительно улыбнувшись, Глеб на всякий случай переложил «Стечкин» с глушителем из кармана плаща в специальный держатель под приборной доской, откуда его было легко достать, и переключил автоматическую коробку передач на задний ход. Теперь ему достаточно было просто нажать на газ, чтобы в два счета оставить «продавцов полосатых палочек» с носом. Даже если водитель останется за рулем, его напарнику потребуется какое-то время, чтобы вернуться в салон, и этой крошечной форы «БМВ» Глеба будет достаточно, чтобы оторваться от полицейского «форда».

Снисходительная улыбка погасла, сменившись недовольной гримасой, когда из зеркала заднего вида прямо в глаза ударил яркий свет неожиданно включившихся фар еще одной машины. Судя по всему, ее водитель врубил наружное освещение уже на ходу; прием был до боли знакомый, и Глеб не удивился, разглядев в рубиновых отсветах собственных габаритных огней стремительно вынырнувший из темноты и приблизившийся вплотную ростовский номерной знак.

Приказ ликвидировать потерявшего берега и окончательно проворовавшегося заместителя министра, вместо того чтобы сделать его фигурантом показательного судебного процесса, с самого начала показался Глебу странным. Отдавая его, Федор Филиппович был подчеркнуто сух и официален, из чего следовало, что идея принадлежит кому-то другому и ему, генералу Потапчуку, тоже представляется, мягко говоря, не самой удачной. Он много раз отдавал подобные приказы, прибегая к этой крайней, хирургической мере тогда, когда считал огласку нежелательной или не видел способа доказать вину объекта предстоящей ликвидации. Но в данном случае доказательств с лихвой хватило бы на три пожизненных срока, а что до огласки, то на фоне непрекращающегося скандала, связанного с коррупцией в вооруженных силах, высшее руководство страны сочло бы ее несомненным благом. Откровенно говоря, полученный приказ наводил на мысль не столько о справедливой каре, постигшей мздоимца и казнокрада, сколько о чьей-то попытке замести уводящий в заоблачные выси след.