Федор Юрьевич поставил чашу обратно на стол и добавил с неким раздумьем в голосе:

– Но меня не это удивляет, а нечто иное. Ягайло с таким состраданием беспокоится о судьбе жемайтов, угнетаемых немцами, что аж слезы наворачиваются на глазах. Однако уместно вспомнить, что именно Ягайло в свое время заключил тайный союз с Тевтонским орденом против своего дяди Кейстута, пообещав тевтонским рыцарям в награду за помощь эту самую многострадальную Жемайтию. Уничтожив Кейстута без помощи немецких мечей, Ягайло преступил договор с крестоносцами, натравив на них жемайтов и аукштайтов. Витовт в ту пору скрывался у немцев. Он тоже пообещал им Жемайтию в обмен на помощь против вероломного Ягайлы. Крестоносцы стали помогать Витовту, отвоевав у Ягайлы несколько городов. Тогда Ягайло переманил Витовта на свою сторону, уступив ему почти половину своих владений и в том числе Жемайтию. Витовт яростно набросился на своих недавних союзников-немцев, разрушая их замки в Жемайтии, которую он сам же клятвенно обещал уступить Ордену.

Федор Юрьевич сделал паузу, многозначительно взглянув на посла, затем продолжил не без язвительности в голосе:

– Однако самое интересное случилось позднее. После объявления Кревской унии, когда на польский трон был приглашен Ягайло, а в Литве вокняжился его родной брат Скиргайло, Витовт опять оказался не у дел. Дабы выстоять против усилившегося Ягайлы и его братьев, Витовт снова обратился за подмогой к немецким рыцарям, в очередной раз пообещав им Жемайтию. Терпя от Витовта одни поражения, Ягайло уступил ему Литву с вассальной зависимостью от Польши. Теперь уже родные братья вознегодовали на Ягайлу, а один из них, Свидригайло, затеял войну против Витовта. Разбитый Витовтом, Свидригайло бежал к тевтонским рыцарям и выдал им тайные замыслы Ягайлы и его братьев. Из этих замыслов следовало, что для крестоносцев нет места ни в Жемайтии, ни в Аукштайтии, ни в Курляндии, все прежние договоры с рыцарскими Орденами считаются недействительными, а их крепости и города подлежат разрушению. Это и стало прологом нынешней войны с Тевтонским орденом. – Федор Юрьевич усмехнулся, переглянувшись с Давыдом Гордеевичем. – Ягайло и Витовт не раз обвиняли крестоносцев в том, что те усиливают свой натиск на Литву и Польшу, заливают кровью несчастную Жемайтию. Но при этом оба умалчивают про растоптанные договора с рыцарскими Орденами и про то, сколько раз они сами расплачивались Жемайтией, преследуя свою выгоду. Да, это воистину достойнейшие мужи! Их «достоинство» зиждется на попрании любых клятв и договоров, на необъятной алчности и столь же необъятной подлости! Ягайло заключил союз с Витовтом, поскольку не смог его уничтожить. Витовт пошел на этот союз, ибо Ягайло нужен ему, чтобы одолеть крестоносцев. Разбив немцев, эти двое непременно сцепятся друг с другом.

Войшелк раздраженно поставил свою чашу на стол, видя, что ни Федор Юрьевич, ни Давыд Гордеевич не собираются пить за здоровье Ягайлы и Витовта.

– Крестоносцы в прошлом тоже не раз нарушали договора с жемайтами и литовскими князьями, – хмуро промолвил посол. – Немецкие рыцари с огнем и мечом пришли на чужие земли, прикрываясь лозунгом об искоренении язычества. Литва и Жемайтия приняли христианство, однако тевтонцы продолжают творить бесчинства на литовских землях. Этому пора положить конец!

– Я думаю, крестоносцы преследуют свою выгоду, а Ягайло с Витовтом – свою, – пожал плечами Федор Юрьевич. – Только и всего.

– Может, княже, вернемся к обсуждению другого дела, – сказал Войшелк. – Я ведь здесь, чтобы обсудить с тобой притязания Святополка Ивановича на Крутоярские волости. Ты же свояк Святополку, ибо ваши жены – родные сестры. Ты можешь повлиять на Святополка, княже. Лингвен Ольгердович весьма рассчитывает на твое благоразумие, князь.

– Удивляюсь я Лингвену и тебе, боярин, – с недоброй усмешкой промолвил Федор Юрьевич. – Иль неведомо вам, что миром правит отнюдь не благоразумие, но алчность, зависть, честолюбие и жестокость. Из года в год люди по всему белому свету убеждаются в этом, но почему-то продолжают талдычить к месту и не к месту про благоразумие, честность, справедливость и прочую ерунду.

Ежели исходить из справедливости, боярин, то Святополк Иванович не чьи-то, а свои волости вернуть требует. Вот пусть Лингвен Ольгердович и вернет их ему, коль благоразумным прослыть хочет. Ну, а коль не пожелает Лингвен пойти на такую уступку, тогда и у Святополка появится причина, чтобы не ходить войной на крестоносцев. У меня, кстати, тоже требование к Лингвену имеется. Хочу я вернуть в дорогобужский удел две деревни, что у Вадского леса. Ежели не внемлет мне Лингвен Ольгердович, значит, не видать ему дорогобужской дружины под своим стягом в грядущей войне с немцами. Так и передай своему князю, посол.

– Не по чести ты поступаешь, княже, – покачал головой Войшелк. – Ставишь условие Лингвену Ольгердовичу, понимая, что ему и Витовту в противостоянии с Тевтонским орденом без русских полков никак не обойтись. Не по-княжески это.

– Не по-княжески, говоришь! – вспылил Федор Юрьевич. – А как Витовт Смоленск захватил, помнишь? Так я напомню тебе, боярин. Витовт раструбил в то лето, что пойдет походом далеко на юг, до самого Хорезма. Отца моего в ту пору в Смоленске не было, он гостил у рязанского князя. Когда войско Витовта остановилось под Смоленском, к нему вышли князья, бояре и местный епископ, желая оказать честь литовскому князю. Витовт воспользовался тем, что городские ворота были открыты, и ввел в Смоленск свои полки, пленив всех родичей моего отца, перебив многих бояр, возмущенных таким вероломством. А ведь перед этим Витовт клялся в дружбе моему отцу, на родной сестре которого он был женат первым браком. Это разве по чести?! Что молчишь, боярин?

Войшелк пребывал в легкой растерянности. Возразить ему было нечего. Что и говорить, в коварстве Витовту не откажешь, добиваясь цели, он частенько попирает человеколюбие и Божьи заповеди.

– Всякий человек, знатный и незнатный, выгоду ставит выше чести и справедливости – это закон жизни, – промолвил Федор Юрьевич, как бы подводя итог сказанному ранее. – Ежели Ягайло и Витовт ради выгоды идут на неприглядные дела, то чем они лучше крестоносцев, которые хотят утвердиться в Жемайтии и Померании, опять же исходя из своей выгоды. Ужели так плохи Святополк Иванович и я, требуя возврата своих волостей у Лингвена Ольгердовича. Неужели мы должны забыть о своей выгоде, в то время как Ягайло, Витовт и магистр Тевтонского ордена никогда не забывают о своей. Ежели исходить из справедливости, то Лингвену Ольгердовичу не место в Смоленске, как и прочим братьям Ягайлы не место в Киеве, Чернигове, Полоцке и Витебске. Всякий русич в этом согласится со мной. Однако всякий литовец будет со мной не согласен. Это говорит о том, что все слова о справедливости не более, чем слова, на деле всяк лелеет свою выгоду: кто-то большую, кто-то малую.

– Это уже риторика, княже, – сказал Войшелк.

– Это прописные истины, а не риторика, боярин, – возразил Федор Юрьевич. – Красивые слова, которые так любит произносить Ягайло, зачастую прикрывают его неприглядные дела. Витовт тоже обожает посудачить о чести, справедливости и благородстве, хотя сам сплошь и рядом творит бесчестные поступки и жестокие злодеяния.