— Ах да. Я предложила ему продлить мой испытательный срок еще на год, чтобы у него была возможность выгнать меня, если его не будет устраивать моя игра.

— Он согласился?

— Неохотно. Он не понизил меня официально, но все это время редко позволял мне солировать. И что интересно, он не делал мне никаких замечаний. В начале этого года, моего третьего года в оркестре, я предложила ему договор. Чтобы я играла партию второго тромбона, когда дирижирует он, но была бы первым тромбоном при приглашенных дирижерах. Он хитро усмехнулся и сказал: «Знаешь, в чем проблема, Элена? В том, что только мужчина может быть тромбоном-солистом». И официально понизил меня до второго тромбона.

— Вот козел!

— Я подала исковое заявление по поводу нарушения четырнадцатой статьи Конституции: «Все испанцы равны перед Законом, не может существовать никакой дискриминации по поводу рождения, национальности, пола, религии, убеждений или каких-либо других свойств и обстоятельств социального или личного характера».

— Я смотрю, вы знаете Конституцию наизусть.

— Да, теперь я провожу больше времени у моего адвоката, чем в оркестре.

Элена Кальдерон прижала руку к животу, как бы пытаясь унять боль.

— Вы плохо себя чувствуете? — забеспокоился инспектор.

— Нет, — ответила она, пытаясь справиться с недомоганием. — Только почему-то немножко мутит. Мне не надо было ничего есть.

— Ничего удивительного, конечно, вы расстроены после того, чему были недавно свидетелем.

— Я вам говорила, что никогда не волнуюсь. Но я держусь только в нужный момент. А сейчас как представлю эту бедную задушенную девочку, и…

Элена Кальдерон не закончила фразу. На глазах у двух десятков посетителей кафе она внезапно лишилась чувств и только благодаря мгновенной реакции Пердомо, который в последний момент успел подхватить ее, не упала на грязный пол.

Когда инспектор Пердомо с сыном в этот вечер добрались до дома, мальчик был так измучен происшедшим, что отец предложил ему, если он хочет, лечь спать вместе. Грегорио с радостью принял это предложение.

Облачившись в пижамы, оба легли в постель, но инспектору не хотелось спать, и он решил дочитать при свете стоявшего на тумбочке ночника исторический роман — там оставалось до конца всего несколько страниц.

Хотя Пердомо и привык ежедневно сталкиваться со смертью, он тоже находился под впечатлением от убийства скрипачки и все время мысленно возвращался к событиям этого вечера. Следовало признать, что больше всего его тревожило предположение маэстро Агостини: возможно ли, что исламские радикалы сменили свой почерк, начав совершать покушения на знаменитостей, чтобы обеспечить освещение своих преступных действий в средствах массовой информации по всему миру. От радикального исламизма его мозг — не в силах сосредоточиться на книге, которую он держал в руках, — переключился по ассоциации на Красное море, где полтора года назад погибла его жена Хуана и где в июле 2005 года террористы «Аль-Каиды» лишили жизни 83 человек, подложив мощную бомбу в четырехзвездочный отель в египетском городе Шарм-эль-Шейхе. Место, где погибла его жена, Дахаб, тоже находилось на Синайском полуострове, но немного севернее, на левом берегу залива Акаба, и считалось раем для людей, занимающихся подводным плаванием.

Когда Пердомо более двадцати лет назад познакомился с Хуаной, она уже была опытным дайвером, и он всегда любил сопровождать жену в ее экспедициях, хотя никогда не мог пройти медицинское обследование. Из-за склонности к аллергическим реакциям с осложнениями на дыхательную систему Пердомо не рекомендовали подводное плавание с баллонами, поскольку на большой глубине простое соприкосновение с водорослями, с куском коралла или каким-нибудь жалящим морским животным могло дать такие тяжелые осложнения, что рисковать не стоило. Поэтому Пердомо не чувствовал себя виноватым в том, что не сопровождал жену в поездке, которая стоила ей жизни, но его уже давно мучило, правильно ли он ведет себя по отношению к сыну, тяжело пережившему потерю матери. Пердомо задавался, к примеру, вопросом, не стоит ли сменить квартиру, поскольку здесь все настолько было связано с жизнью втроем, что нельзя было сделать ни шагу без того, чтобы какой-то предмет не напомнил о Хуане. Еще у инспектора возникали сомнения относительно того, должен ли сын видеть его в компании других женщин, пусть просто знакомых, и не нуждается ли мальчик в каком-то религиозном утешении, тем более что он рос неверующим. Сам Пердомо в детстве верил в Бога и знал, как утешает ребенка мысль, что любимые люди продолжают существовать после смерти.

Голос Грегорио отвлек его от этих тяжелых дум. Было ясно по тону, что сын не собирался спать, охваченный почти таким же возбуждением, что и он сам.

— Папа, как умерла мама? — впрямую спросил он.

Второй раз за этот день его сын вдруг, неожиданно обращался к образу матери, но впервые с тех пор, как тело Хуаны было доставлено из Египта в мадридский морг для кремации, Грегорио спрашивал о подробностях этого несчастного случая.

— Не поздновато ли сейчас для таких разговоров, Грегорио? — спросил Пердомо с абсурдной надеждой, что этой фразой сможет закрыть тему, во всяком случае на сегодня. Но Грегорио явно собирался идти до конца.

— Я знаю, что она погибла во время погружения, но как это могло случиться? Дедушка говорит, что она была одним из лучших дайверов Испании.

Какую-то долю секунды Пердомо боролся с искушением избежать разговора, безапелляционно заявив: «Сделай мне одолжение, спи», но что-то в душе подсказало ему, что, раз сын просит, лучше для них обоих открыто поговорить о Хуане и обстоятельствах ее гибели.

— Твоя мать действительно была прекрасным дайвером. Поэтому она при первой же возможности вырывалась с какой-нибудь из подруг, чтобы погрузиться в воды Красного моря, а именно в Голубую Дыру, туда, где находится потрясающий морской грот, одно из самых завораживающих мест на планете.

— Это там случилось, в Голубой Дыре?

— Да. Голубая Дыра — это коралловая лагуна, по которой можно проплыть в открытое море через тоннель, расположенный на глубине шестидесяти метров. Это очень красивое место, но и очень опасное. По правде говоря, там каждый год гибнет кто-нибудь из аквалангистов. Испанский консул в Александрии, который помог мне привезти маму домой, сказал, что Голубую Дыру называют «кладбищем дайверов», потому что на дне впадины, на глубине больше ста метров, лежат останки более сотни несчастных, которые так и не проплыли через тоннель.

— А мама проплыла? — спросил мальчик, захваченный и испуганный рассказом отца.

— Она проплывала там много раз. И в последний раз ей это не удалось только потому, что она попыталась спасти жизнь аквалангистке, оказавшейся в беде.

— Почему людям разрешают погружаться под воду в таком опасном месте?

— Думаю, тут все дело в алчности, Грегорио. Консул рассказывал мне, что египетские власти, чтобы не распугать туристов, которые оставляют там большие деньги, скрывают истинные цифры. Говорят, что там погибло сорок человек, в то время как на самом деле вдвое больше.