— Я — тоже сильный паранорм…

— Извините, Андрей Венедиктович, — я почувствовал, как запылали мои щеки. — Я имел в виду, что весьма сложно, почти невозможно заставить сильного паранорма делать что–то по приказу.

— Конечно. Но его можно убедить, что это хорошо и правильно. — Маг отложил кальян и вернулся к напитку. — Мы ведь, в сущности, те же люди.

— Но способ… приобретения подопытного материала сам по себе выглядит подозрительным! Это же ясно. Получается, наш потенциальный визави имеет явные уголовные наклонности, а следовательно, вдвойне опасен.

— Это не единственное объяснение, Дмитрий Алексеевич, — покачал головой Золотарев. — Постарайтесь поискать и другие.

— Спасибо за беседу, Андрей Венедиктович, — я поднялся, — и если позволите, я еще к вам обращусь?

— Всегда рад буду помочь!

Уже стоя на лестничной площадке в ожидании лифта, я услышал за спиной:

— Даже магом такого высокого уровня может кто–то управлять… если маг об этом не догадывается!

Обернувшись, я увидел наглухо запертую дверь, обитую дорогой кожей. Сплюнув на всякий случай через левое плечо, я вошел в открывшуюся кабину лифта.

* * *

Как всегда после разговора с Золотаревым у меня осталось двойственное чувство, будто мне сначала показали нечто увлекательное через щелку приоткрытой двери, а потом эту дверь захлопнули прямо перед носом. Но таков уж маг Золотарев! Даже если он сам заинтересовался проблемой, никогда не покажет виду и явно помогать тоже не станет. Помнится, в истории с «нехорошим» домом в поселке Бактин, где разбушевалась самая настоящая нечистая сила, Андрей Венедиктович до последнего не предпринимал никаких действий. И лишь когда распоясавшаяся нечисть покусилась на святое — Лунный Глаз — артефакт из личной коллекции мага, Золотарев вмешался.

Вот и сейчас он наговорил мне много интересного, но не дал ни одной конкретной зацепки. А я привык четко выстраивать свои действия в соответствии с имеющейся информацией. Но ее–то как раз мне и не хватало. Потому, пораскинув умишком, я вспомнил еще об одном «многознатце», правда, уже из области науки.

Глянув на часы и прикинув, что доктор Суркис должен еще в такую пору «зависать» на любимой работе, я покопался в мобильнике и обнаружил его номер.

Пришлось дать гудков двадцать, прежде чем на том конце виртуального провода раздался знакомый и вечно ворчливый голос:

— Суркис слушает.

— Здравствуйте, доктор! — произнес я таинственным шепотом. — Скажите, а вы любопытство лечите?

— Какое еще любопытство?! Что за… А–а, это снова тот самый мелкий и пакостный репортеришка, что пишет грязные фельетоны под псевдонимом Кот–обормот?

— Люханс, когда–нибудь ты станешь желтокожим и узкоглазым и звать тебя будут Иль Сур Кис!

— Это почему?

— Потому что желчь окончательно пропитает твое тело и мозг!

— Ладно, — голос Ильи заметно помягчел, — извини, Димка. Заработался я что–то…

— Оно и чувствуется. — Я перешел на деловой тон. — Мне срочно нужна твоя консультация… или совет.

— Ну, так подгребай в институт. Скоро будешь?

— Минут через двадцать.

— Угу. Тогда я чаек заварю. Таежный.

Суркис дал отбой, а я рысцой припустил к троллейбусной остановке.

Илья Борисович, Илюха, Люханс… Мой старый добрый товарищ еще по медицинскому институту. Учились мы, правда, на разных факультетах, но жили в одной комнате целых четыре года. Не один пуд соли вместе съели, так сказать… Илья закончил медико–биологический факультет с отличием, а его дипломная работа по тонкой биохимии мозга была признана почти готовой диссертацией. С тех далеких времен и по сию пору, теперь уже доктор биологических наук, Суркис трудился в НИИ биологических проблем. Поэтому я не без основания полагал, что, по крайней мере, смогу получить от друга толковый совет или плодотворную идею для решения своего ребуса.

В институт я проник безо всяких задержек, хотя всегда считал НИИБП режимным учреждением. К такому заключению меня подвигло наличие на входе двойной «вертушки» с постами охраны и строгое предупреждение о входе только по пропускам. Однако на сей раз я попал сюда после окончания рабочего дня и к своему удивлению не обнаружил ни охранников, ни какой–либо сторожевой системы. Вместо этого возле отключенного турникета в потертом кожаном кресле дремала дородная тетка в черной униформе вохровца. На мое вежливое покашливание она приоткрыла один глаз и хрипло спросила:

— Вам чего?

— Мне бы к Суркису, — честно признался я, готовясь выдать охраннице наспех сочиненную «легенду» о срочном интервью по заданию редакции.

— Проходите, второй этаж, в конце коридора, — махнула тетка пухлой дланью и снова погрузилась в дрему.

Я с ощутимым стуком захлопнул отвалившуюся челюсть и двинулся в указанном направлении. Нет, тысячу раз был прав уважаемый мною писатель Задорнов, когда говорил, что наш народ победить нельзя, потому что разгильдяйство непредсказуемо в принципе, а следовательно любой план захватчиков заранее будет обречен на провал!

На двери Илюхиной вотчины я с удивлением прочел: «Лаборатория № 13. Группа НГП. Руководитель д.б.н. И.Б. Суркис». Внутри же загадочная лаборатория выглядела вполне заурядно и типично. Длинные столы в три ряда со штативами, микроскопами, всякими колбочками–скляночками, по углам — шкафы с непонятной аппаратурой.

— Люханс, ты здесь? — позвал я громко.

Вдалеке что–то грохнуло, лязгнуло, задребезжало тонкое лабораторное стекло, послышалось сдавленное ругательство и следом — ответный громкий крик:

— Иди сюда, на голос!

Осторожно протиснувшись сквозь лабиринт «научного кавардака», я неожиданно оказался во вполне человеческом, уютном уголке. Здесь стоял небольшой столик, пара стульев и холодильник. На столе присутствовал электрический чайник, а на холодильнике удобно расположилась потрепанная жизнью микроволновка.

Суркис, колдовавший над столом, обернулся на мои шаги и, как ни в чем не бывало, пожал протянутую руку, словно мы виделись с ним буквально вчера. А ведь с последней нашей встречи прошло больше года!

— Присаживайся, — кивнул он на стул между холодильником и столом. — Сейчас чай подоспеет.

— Курить у тебя тут можно? — Я вытащил пачку любимых «Монте–Карло».

— Дыми. Я вытяжку включу. — Илья взял со стола дистанционный пульт, ткнул им куда–то вверх, послышалось негромкое гудение. — Ну, выкладывай, что там у тебя?

Вот вам весь Суркис! Ни «сколько лет, сколько зим», ни даже «как дела»… Он всегда предпочитал переходить сразу к сути, считал, что тратить время на «пустословие» — значит, увеличивать энтропию вселенной!

— Ну, если в двух словах… — и я коротко пересказал ему события последних суток.