смотреть на падающую воду, – приготовим обед. Это ведь проявление собственной инициативы? Вам наверняка рассказывали на подготовительных курсах.

– Ты умеешь готовить? – сразу задает правильный вопрос Зора.

– Готовить может каждый, – говорю я. (Так называется кулинарная книга, которую когда-то подарили маме.) – К тому же повар ведь жив – если что, поможет советом. Да и, между нами говоря, эта непритязательная орава вполне удовольствуется тостами. На завтрак, обед и ужин.

– Мы уже пытаемся раздобыть нового повара, – говорит Кориандр.

– Да ладно, обойдемся и нашим!

И тут происходит большая редкость: мою идею одобряют.

– Почему бы и нет? – говорит Кориандр.

– Тостов хватит на всех, – говорит Зора.

– Тостер пахнет смертью, – говорит Питрич.

– Тостер, – говорит Зора, – можно и почистить.

Йорг, радостно насвистывая, собирает рюкзак – с такой тщательностью, будто готовится к горному походу.

Я наблюдаю за ним с верхнего яруса кровати. Каждое движение отработано. Закончив, он завязывает рюкзак и продолжает стоять перед ним на коленях.

– Несколько лет назад мы с папой были в Южном Тироле, – говорит он и, сняв с рюкзака значок, внимательно его разглядывает. – Была осень, и везде, буквально везде – яблоневые сады. Столько яблок! Мы гуляли по долинам, поднимались в горы, а потом снова спускались к яблокам. Обожаю яблоки!

Вот и вся история.

Йорг густо мажет лицо и руки солнцезащитным кремом. Надевает рюкзак.

– Ты не пойдешь? – спрашивает он у двери.

Моя трусость как комар – жалит меня изнутри.

– Останусь здесь и помогу готовить, – говорю я.

Йорг кивает и вприпрыжку бежит к остальным. Вихры у него и сегодня торчат в разные стороны, а старый рюкзак – как панцирь у черепахи.

Кубик Рубика он оставил на столе.

Я осиливаю одну его сторону.

После ухода группы я ищу на кухне частную дыню. От нее осталось около половины. Я отрезаю от этой половины еще половинку и хочу отнести повару.

Повар лежит у себя в хижине, бледный как простыня. Увидев дыню, он вскакивает и блюет в ведро.

Я оставляю дыню за дверью и извиняюсь.

Повар брызгает себе в лицо водой и плетется обратно к кровати.

– Мы приготовим обед, – говорю я. – У тебя отпуск.

– Да я уже слышал. Твоя идея.

– Хорошо, правда?

– Я бы лучше домой поехал.

Черт. Об этом я не подумал.

– Ничего, мне уже лучше, – к счастью, говорит повар. – За последний час меня рвало всего пять раз. – Он указывает на полотенце (черное), чтобы я его намочил. – Козлобородый рассказывал, ты тоже намылился домой? – Он кладет полотенце себе на лоб. – Что случилось?

– Да как-то все паршиво.

– А что паршивее всего?

Мне приходит в голову сразу десяток вещей. Но я мог бы просто сказать: «Марко». Повар бы понял. Нелегко признаться в собственной слабости.

Вместо этого я, прочистив горло, говорю:

– Природа такая скотина.

– Подумай, как хорошо, – говорит повар, – иметь возможность выбирать, что́ тебе не нравится.

Я размышляю.

– А эти двое из твоей книжки? Аутсайдеры, которых все бесило? Они разве сдались? – спрашивает повар.

– Они же вымышленные, – раздраженно отмахиваюсь я. И повар туда же – воспитывать лезет!

В дверь стучат. За дверью стоит Кориандр в дурацком фартуке, на котором изображен мускулистый торс. В этом фартуке и Кориандр выглядит мускулистым. Мне он тоже принес фартук с половиной садового гнома.

– Пойдем, поваренок. – Кориандр бросает мне фартук. – Картошка сама себя не почистит.

XIV. Рюкзак

Группа, ходившая в поход к водопаду, возвращается ближе к вечеру. Марко впереди, за ним, почему-то держась на некотором расстоянии, близнецы Дрешке. Последним из леса, повесив голову и опустив подбородок на грудь, выходит Йорг.

Черт!

Рядом с ним идет Белла, провожает его через просеку. Перед хижиной разворачивает его к себе, кладет руки ему на плечи и что-то говорит.

Только теперь я замечаю его рюкзак – весь в мокрых пятнах и заляпанный грязью. И значок остался только один.

Черт, черт, черт!

Белла поворачивается и уходит, Йорг исчезает в хижине.

Когда я немного погодя захожу в хижину, он снимает походные ботинки. На пол сыплются комки засохшей грязи, а Йорг в своем репертуаре: приветливо поздоровавшись со мной, тут же бросается подметать.

Руки у него тоже грязные, волосы слиплись от грязи, вихры больше не торчат.

– Поскользнулся, – говорит Йорг, заметив мой взгляд. – Перепачкался весь.

Злость: здесь, внутри. В ухе, в кулаке. Злость на всё, на себя, на всё.

Йорг моет руки. Смочив водой полотенце, пытается отчистить грязь с рюкзака.

Надо что-то сказать, что-то предпринять, помочь ему.

Но я лишь сажусь и молча наблюдаю.

Постепенно Йоргу удается отчистить налипшую грязь. Сполоснув струей воды единственный оставшийся значок, Йорг вертит его в руках, рассматривает.

– Гора Цугшпитце, – говорит он. – В этом году мы были наверху. Маршрут серьезный, со стальными тросами и железными скобами. В общем, не для детей.

– Круто, – хрипло говорю я.

– Да, было здорово, – кивает Йорг. – Но тем, кто боится высоты, маршрут не подойдет. – Переодевшись, он запихивает грязные шмотки в мешок для белья, потом, передумав, достает и аккуратно складывает. Наверное, чтобы занимали меньше места.

Йорг ложится с кубиком Рубика в постель и, несмотря на жару, укрывается одеялом.

Почему здесь нет сверчков?

Я притворяюсь, будто читаю, будто все хорошо, все нормально. Все в порядке вещей.

Через несколько минут Йорг собрал кубик Рубика – все цвета. Перемешав их, он начинает сначала.

XV. Злость: волк

Ночью снова приходит волк. Воет. Громко так. В сумерках желтые волчьи глаза. Они повсюду: на окне, на столе, на потолке.

Чего хочет волк? Кого он зовет?

Закрывая во сне глаза, я вижу его глазами. Вижу, как Йорг, опустившись на колени, пытается оттереть рюкзак.

Утром Кориандр будит меня спозаранку – готовить завтрак. Я страшно не выспался и одеваюсь словно в замедленной съемке. Каникулы в летнем лагере – полная противоположность отдыха: работа, стресс, страх.

Осталось продержаться всего день.

Йорг спит, натянув одеяло до подбородка. Кубик Рубика лежит на подушке у его головы. Я перекладываю его на прикроватный столик.

В кухне – Бениша, Синан и, к моему удивлению, повар. Повар постепенно возвращается к нормальному росту, хотя до трех метров еще не дорос. Судя по тому, как он бодро режет огурцы,