для кровавых поделок».

Я очень благодарен маме, что она никогда не пыталась ничего со мной мастерить.

Выбор поделок в лагере такой: подсвечники, воздушные змеи и лук со стрелами. Я выбираю лук со стрелами.

Нам велено разбиться на группы, чтобы развивать социальную компетенцию. Я мастерю один. (Теоретически я мастерю с Бенишей, потому что она тоже мастерит лук и стрелы – только, увы, за другим столом. Бениша меня мотивирует, хотя я предпочел бы обойтись без мотивации. И вот тетива натянута, стрела летит, я попадаю в цель. Правда, не туда, куда целился, но, кроме меня, об этом никто не знает.)

После ужина двоих из параллельного класса забирают родители. Тоска по дому. Ненадолго воцаряется солидарное настроение. На прощание все обнимаются. Я с завистью смотрю им вслед. Но не только с завистью. Что-то во мне говорит: ты продержишься.

Повар, пошатываясь, бредет по поляне с опасно накренившейся стопкой тарелок в руках. Он еле-еле доносит их до кухни.

Что-то не так. Повар же сильный как триста поваров. Я иду за ним. Он стоит, прислонившись к плите, и тяжело дышит, прижимая ладонь ко лбу.

Я спрашиваю, что случилось.

– Не знаю. Как-то мне… – говорит повар. Бледный повар.

Большего мне знать и не требуется.

– Давай помою посуду, – предлагаю я и начинаю мыть.

Повар кивает и ложится.

Я завариваю ему чай и кладу на горячий лоб влажное полотенце.

Вечером планировалась дискотека с ультрафиолетовыми огнями, вместо этого – короткое замыкание. Электричество отключилось, мир закрывает глаза: темным-темно.

Все орут. Одни – от радости: наконец-то происходит что-то интересное. Другие – от страха. Некоторые – просто потому, что все орут. А кое-кто (я) кричит, есть ли электрогенератор.

Вожатые действуют так слаженно, будто отключение электричества – их рук дело. Может, так и есть. Тогда я им признателен: первый разумный поступок за все это время. Один за другим вспыхивают огоньки: свечи, фонарики, телефоны. Тихий танец огней нас успокаивает. Кое-кто тоже начинает танцевать. Белла снова играет на гитаре, но сейчас, в этой ночи с огоньками-мурашками, ее пение и музыка кажутся уместными и нисколько не кринжовыми.

Поздним вечером я иду со свечой в хижину, но Йорга там, как ни странно, нет. За ужином я его тоже не видел. Я принимаю решение не волноваться.

Я ложусь – теплого света свечи едва хватает для чтения. Комариный звон внутри, звонкие голоса снаружи. Близко и совсем далеко, словно воспоминание. Полусон, темнота.

Разговоры летних лагерей.

Тайны летних лагерей. Радости, страхи, занозы в пальцах. Тоска по дому. Неуверенность. Счастье. Проверка на прочность, испытание одиночеством, отсутствием света.

Провалы и победы.

Волк.

На сей раз волка интересует ночь. Он сидит у окна, выглядывает наружу – смутный силуэт в отблесках свечи. Навостряет уши, прислушивается. Встает, расхаживает у окна, сторожит. Волк скулит, как беспокойный пес.

Этого волка я боюсь меньше. За этого волка, пожалуй, стоит бояться.

Сколько времени прошло после отключения электричества? Сколько я уже здесь лежу?

Йорг все еще не вернулся.

Волк рычит и поворачивает голову в мою сторону, вот желтые глаза и страх – мой и его.

Я натягиваю на голову одеяло.

Йорг возвращается поздно ночью. Так мне кажется. Какой-то шорох. Я не отваживаюсь проверить, во сне это или наяву. Во сне я надеюсь, что Йорг ложится спать наяву.

Наяву я надеюсь, что волк – всего лишь сон.

Утром на прикроватном столике в пустой банке из-под варенья трепыхается бабочка. Желтая толстоголовка. Под банкой записка: «Спасибо за присмотр на скалодроме. Йорг».

Бабочка слабо шевелит крылышками. Будто спит и ей снится полет.

Я распахиваю окно и открываю банку, чтобы ее выпустить, она долго не улетает.

XIII. Повара рвет

Йорга за завтраком нет, и завтрака тоже нет. Кориандр сообщает нам, что повар испортил себе желудок и его всю ночь рвало.

– Наверное, попробовал собственную стряпню, – язвит Марко.

Я иду проведать повара.

Повар стоит на четвереньках перед ведром.

– Здравствуй, повар, – говорю я.

– Здравствуй, упрямец, – говорит повар.

– Совсем плохо? – спрашиваю я.

– Что именно? – уточняет повар.

– Что не можешь готовить.

– Нет ничего плохого в том, что не можешь работать, – говорит повар. – Хуже, когда приходится работать, хотя тебе плохо. Зависеть от работы, понимаешь?

– Капитализм. – Я знаю, что взрослые всегда так говорят, когда их что-то не устраивает.

– Капитализм, – соглашается повар и блюет.

Зрелище не из приятных: большой, сильный повар вдруг стал маленьким и слабым.

– Очень больно? – спрашиваю я.

– А что в твоем понятии «очень»? – снова уходит от ответа повар, вытирая тыльной стороной ладони рот.

– Ты бесишь, – говорю я и смеюсь – кажется, впервые с момента приезда сюда.

– Ты норм, упрямец, – ухмыляется повар.

– Не хочешь узнать, как меня зовут?

– А мне все равно. Упрямец и есть упрямец. А теперь уматывай отсюда и помоги приготовить завтрак. Мне нужно четыреста часов сна.

На кухне Йорг, Бениша и еще кое-кто уже готовят завтрак. С одной стороны, приятно видеть, что Йорг не один и при деле. А я стою в дверях этой дурацкой кухни, и меня вдруг охватывает зависть. Дурацкая, идиотская зависть. К счастью, она быстро проходит.

Кориандр, прислонившись к раковине, разговаривает по телефону:

– Нет, это не выход, мы не справимся. Нам нужен новый повар – желательно сегодня.

Плохая новость! Знает ли об этом повар? Я ухожу, но тут меня поджидает еще одна плохая новость: Марко. Он стоял у меня за спиной и теперь произносит фразочку в духе дворовой шпаны: «Кто это тут у нас?» / «Куда торопимся?»

Он что, за мной следил? Это все из-за скалодрома?

Марко стряхивает с моей рубашки соринку, неотрывно пялясь на меня.

Черт, черт, черт! Что же делать?

Я околачиваюсь возле Кориандра, пытаясь последовать маминому совету – прислушаться к себе.

«Вали отсюда», – велит мне внутренний голос. Ладно.

Кориандр заканчивает разговор.

– Господин Кориандр?

– Это ты мне?

– Если повар уедет, – говорю я (не слишком громко, чтобы не слышали Бениша и Йорг), – я тоже уеду. Не хочу здесь оставаться, хочу домой.

– Это еще почему? – недоумевает Кориандр. К его телефону прилипла крошка сливочного масла. Стряхнув ее, Кориандр облизывает пальцы. – Осталось всего полсмены.

Потому что мое решение продержаться