Я заглядываю ему через плечо. Вот морда, вот острые зубы, шерсть, когти, живые желтые глаза.

Наш волк.

Йорг вырывает из альбома листок и отдает мне.

Волк моргает. А меня снова охватывает злость – как вчера, когда я увидел мокрый и грязный рюкзак Йорга. Злость выгоняет меня из хижины на площадку, злость ищет и находит Марко в главном здании. Он играет с близнецами Дрешке в «Уно». Злость подводит меня к столу. Все трое удивленно смотрят на меня.

Марко заговаривает первым:

– Хочешь поиграть с нами?

Злость ничего не отвечает.

– А мы с тобой – нет, – говорит Марко.

– Ха-ха, – раздельно произношу я, не смеясь. Хоть на это смелости хватило. Чего-то я хочу от Марко, хотя дрожу как осиновый лист.

От внимания Марко это не ускользает. Швырнув на стол карты, как в фильме, он резко встает, как бы желая показать: «Я восстаю на тебя».

Метод действенный. Я тут же замечаю: я не могу, это не я. Чего бы я ни замышлял сделать, я этого не делаю.

– Есть проблема? – спрашивает Марко.

– Да, – это говорю не я. Говорит повар. Он стоит в дверном проеме – все еще довольно бледный, но огромный. – В кухне. Мало помощников. Пойдешь со мной тереть морковку.

– А чего сразу я?! – протестует Марко.

– Ты свободен и еще не дежурил, – говорит повар.

– Я играю в карты и не хочу, – возражает Марко, двигая желваками.

– Вичи, – угрожающе произносит повар. Круто, что ему достаточно лишь назвать Марко по фамилии, чтобы тот понял: повар не шутит, терпение у него иссякло.

Вичи недовольно вздыхает и говорит близнецам Дрешке:

– Это сделаете вы.

Вот как бы ты поступил на месте повара или близнецов Дрешке? Будь я поваром, я бы сказал: «Нет, мне нужен ты». (Я знаю, стремно, когда взрослые начинают так командовать, но Марко заслужил.) А будь я Дрешке, я бы сказал: «Сам делай».

Но я не Дрешке – они говорят «ок». И я не повар – он говорит «ладно» и забирает их с собой.

Собрав остатки храбрости, которых, однако, не хватает, чтобы остаться в одной комнате с Марко, я иду следом и спрашиваю Дрешке, почему они делают это ради Марко.

– У него ведь аллергия на разные продукты, – говорит Дрешке-1, будто я обязан это знать. А Дрешке-2 добавляет:

– Если бы у тебя были друзья, они бы тоже делали что-нибудь ради тебя.

Вот в чем суть – делать что-то ради другого.

Я оглядываюсь по сторонам.

Марко тасует карты.

Храбрость и злость меня покидают.

Когда я возвращаюсь на поляну, там уже не так тихо. Все чем-то заняты: стучат бильярдные шары и биты для игры в кубб, по настолкам катаются игральные кости.

(Бениша играет с Синаном в шахматы. Вот как. Я тоже умею играть в шахматы. Ну да ладно.)

Вожатые расхаживают туда-сюда, помогают тем, кому нужна помощь, переговариваются и смеются.

Я стою как неприкаянный и думаю: я стою как неприкаянный.

Кориандр поет. Поет песню о кукушке, которая предпочла бы быть соловьем.

Я сажусь с книгой за свободный столик. Представляю, как кто-нибудь (Бениша?) подходит ко мне и, узнав книгу, радуется, что я ее читаю.

Мне осталось всего несколько страниц. Для двух мальчишек-аутсайдеров все, наверное, закончится хорошо. Не люблю книги со счастливым концом. Только подумай, как обычно бывает в жизни. Чем все заканчивается.

Мне осталось дочитать еще шесть страниц, но я закрываю книгу. Закрываю, потому что мальчишки друг за друга горой. Выгораживают друг друга, заступаются друг за друга. И, несмотря на это, вовсе не факт, что все закончится хорошо. Я откладываю книгу, потому что хочу, чтобы их история закончилась хорошо. Чем закончится наша история?

На «ночной променад» хотят почти все. Но мне нужно разузнать побольше, и я иду к Питричу.

– Господин Питрич!

– Пит.

– А почему называется «ночной променад», а не «ночная прогулка»?

– Дай угадаю: ты не хочешь идти?

– Я отвергаю природу днем и ночью.

– Понятно.

Странно, что он не допытывается, почему я не хочу идти. Что-то тут неладно.

– А фонарей у вас достаточно? – спрашиваю я.

– Думаю, да.

– А песни будут?

– Кто боится, может петь. Само собой.

Если бы он сейчас сказал: «Пойдем с нами», я мог бы ответить: «Ну ладно, так и быть».

– Что-то еще? – спрашивает Питрич.

– Да, – отвечаю я.

Вечером я наблюдаю из хижины, как все собираются на поляне. Йорг с самодельным фонариком тоже там – хоть и в стороне, но все равно один огонек среди многих. Огоньки мерцают, голоса зовут в путь. Я закрываю окно, и мне обидно быть одному.

Я снова пытаюсь собрать Йоргов кубик Рубика. За дверью какой-то шорох. Волк? Марко? Ручка опускается и тут же подскакивает вверх, в приоткрытой двери появляется ухо Йорга, его лицо. С трудом открыв локтем дверь, Йорг входит в комнату. В обеих руках по фонарику.

– Это тебе, – говорит Йорг, протягивая мне свечку, защищенную от ветра.

Я не знаю, что сказать, и задаю совершенно ненужный вопрос:

– Сам смастерил?

– Ты меня раскусил, – говорит Йорг. – Нет, просто прихватил с собой. Их там много было – никто и не заметит. – И, чуть помедлив, добавляет: – Пойдем с нами? Мы еще можем догнать остальных.

Я верчу в руках кубик Рубика.

– Ну ладно, – говорю я, чтобы не выдать, как я рад, что он вернулся и позвал меня с собой.

В лесу мы держимся рядом. Но я озираюсь, где Бениша, и не только смотрю, но и решительно иду туда. Догнав ее, я прохожу мимо, будто мне что-то нужно впереди.

Йорг меня догоняет:

– Скажи ей что-нибудь.

– «Ей что-нибудь», – говорю я.

И мы оба смеемся.

В лесу темно, несмотря на фонарики. Я спотыкаюсь, Йорг меня подхватывает. Йорг спотыкается, я не успеваю его подхватить.

– Всё норм! – говорит Йорг. – Ай!

Марко и близнецы Дрешке прячутся и издают «жуткие» выкрики из засады. Но толку от их страшилок мало: во-первых, от Марко и Дрешке и так этого ожидают, а во-вторых, всем и без того немного страшно (хотя никто, конечно, в этом не признаётся).

Опять этот страх. И признание в страхе.

Интересно, как нас видит лес? Беспокойный рой огоньков неуклюже и боязливо блуждает по нему.

Кориандр поет. Несколько голосов начинают ему подпевать, затем все больше и больше.

Потом, уже поздно ночью в хижине, в дверь скребется волк. Йорг встает и впускает его в комнату. Волк ложится у кровати и охраняет нас.