Лишь вечером, сидя на крыльце и глядя через забор на всю улицу, Филипп заметил знакомую высокую фигуру, и его сердце забилось чаще. Эмма шла по дороге, но ее уже ждала соседка тетя Эмили, так что соскочить и побежать к ней сразу же не удалось. Пришлось ждать. Он засек время по старым настенным часам, висевшим в коридоре, и мысленно отмерил Эмме на ужин полчаса. Когда стрелка доползла до нужного деления на циферблате, он помчался к уже известному дому и постучался в дверь.

Если бы он еще мог верить людям, то решил бы, что Эмме действительно не наплевать на Софию – она так быстро согласилась пойти и так живо интересовалась несчастной лягушкой, что он всего на миг позволил себе поверить в ее искренность. Был короткий момент слабости, а потом открылась правда – она хотела лишь заработать еще денег, поскольку решила предложить свои услуги избалованной за время беременности и недолгого материнства Ирене. Впрочем, когда Эмма схватила его за руку и выстрелила ему в лицо гневными словами, Филипп подумал, что в чем-то она действительно права. Ее грубость должна была оттолкнуть его, но почему-то он решил, что это хороший знак – по крайней мере, она не прикидывалась добренькой.

Он попытался отправить Софию вниз, сказав, что у них на кухне прямо сейчас находится Эмма. Прошло несколько часов, прежде малышка сдвинулась со своей кровати – она отлично знала, что попадаться на глаза гостям сейчас нельзя. Лишь когда на дворе стихли звуки и шумные прощания, она тихонько выскользнула из-под простыни и шмыгнула за дверь. Вернулась она примерно через час, и к этому времени с ней произошли чудесные перемены. Скорее всего, волшебство сотворила Эмма, и Филиппу даже было интересно, что такого она сказала его сестре.

С тех пор он стал допускать мысль о том, что Эмма может немного отличаться от всех остальных самодуров-взрослых, с которыми им приходилось иметь дело. Она приезжала в город на выходные и обязательно находила повод встретиться с ними. Июль и начало августа были отмечены для его сестры бесконечным и тихим ожиданием суббот и воскресений, суливших встречу с новой подругой. Они вместе ходили за покупками, и за время этих коротких вылазок Эмма всегда успевала сделать девочке какой-нибудь подарок – она позволяла ей примерять красивые взрослые вещи, катала на такси (всего пять минут, но все же) и учила ее всякой девчачьей чепухе, постигнуть смысл которой Филиппу не удавалось. Такие передышки были Филиппу по душе – Эмма не старалась казаться новой мамочкой, но при этом давала Софии то драгоценное внимание и одобрение, которых так жаждала его маленькая сестренка.

И все-таки, где-то другом городе у этой странной женщины должна была быть своя собственная жизнь, о которой она никому ничего не рассказывала. Именно это удерживало Филиппа на расстоянии и заставляло держаться с предельной осторожностью.

Даже при всем желании соответствовать высоким нормам поведения для воспитанной и хрупкой девушки, Эмма не могла вписаться в классический образ, навязанный телевидением и литературой. Она оставалась грубоватой, слишком уж живой и настойчивой для того чтобы казаться эфемерной и трогательной. У нее были крепкие руки, широкие плечи и сильные ноги, и она не собиралась притворяться другим человеком в угоду провинциальным вкусам. В большом городе было проще затеряться и не привлекать внимания – здесь она могла раствориться в толпе, слившись с безликой массой пестрых платьев, пышных юбок и серых костюмов в мелкую клетку. Фетровые шляпы, тряпичные зонтики, крупные солнцезащитные очки, устойчивые каблуки и прочие атрибуты городской жизни делали ее обычной девушкой, ничем не выделявшейся из толпы.

Такая анонимность нравилась Эмме – никому не было дела до ее чересчур решительной походки и широких шагов, размашистых жестов и низкого голоса. Однако личное пространство ценилось даже больше – оставшись наедине с собой, она могла предаваться своим мыслям и размышлениям, расставлять все по местам и строить планы на будущее. К слову, с последним у нее пока что были большие проблемы.

Что будет дальше? Эмма старательно избегала мрачных мыслей, но все вероятные перспективы просто пугали своей однообразностью и обреченностью. Можно, конечно, постараться заработать достаточно денег и остаться в городе. Поступить в университет? Нет, для этого нужно время и немалые способности, которых у нее не наблюдалось. Выйти замуж? После новостей о бесплодии подобные мысли отметались еще до того, как их первые проблески успевали зародиться в мозгу. Так что же делать?

Пока она старательно приводила мысли в порядок, ее ровесницы крутили летние романы, приносили шоколадные плитки от своих ухажеров, покупали новые платья и ездили за город на выходные. Все это оставалось за пределами кухни, и Эмма находила свое собственное наслаждение в уединенности и замкнутости выложенных белым кафелем стен. Шумная жизнь оставалась за пределами слышимости, оставляя лишь тишину и бездумную несложную работу.

Едва научившись ценить эти блага, Эмма с удивлением обнаружила, что ее новому мирку грозит опасность – записка от Мартина всколыхнула затихшие аккорды ее души, и она со вздохом признала, что хотела бы ответить согласием. Мэйлин, как обычно, ни на чем не настаивала – она лишь передала послание, улыбнулась и предложила ей выпить чаю с печеньем.

Продумав два дня, Эмма решила, что должна завершить начатое – просто отмолчаться и подождать, пока он окончательно обидится и охладеет к ней. Она продолжала ходить на работу и старательно избегала знакомых мест вроде булочной лавочки и газетных киосков, возле которых она виделась с Мартином в прежние времена. Августовские дни постепенно плавились в календаре, подходя к завершению, и ей казалось, что совсем скоро по тротуарам полетят сухие листья, открывая новый сезон. Так можно поставить точку и отпустить все то, что осложняет жизнь. По вечерам она находила спасительную тишину на кухне, перемывая тарелки в полной безмятежности и апатии. Вторая работа превратилась для нее в нечто вроде утренних пробежек – она с трудом заставляла себя отправляться на кухню, но едва взяв в руки мочалку, уже не могла остановиться или представить себе другое занятие. Какая ирония! Может быть, это и есть ее истинное призвание?

Идиллические настроения разбились в самом конце августа, когда в заднюю дверь настойчиво постучался какой-то нахал. Поначалу Эмма решила сделать вид, что внутри никого нет, но стук повторялся раз за разом, пока не вывел ее из себя окончательно. Она оставила свои тарелки, сняла перчатки и решительно направилась к двери, чтобы задать трепку непонятливому гостю.

Возникший на пороге Мартин мигом растворил все мысли в душном и тяжелом воздухе.

– Добрый вечер, Эмма, – глядя себе под ноги, промямлил он.

– Говори, зачем пришел, или уходи сейчас же, – холодно сказала она, радуясь тому, что он не смотрел ей в лицо.

– Пришел, чтобы помочь тебе отмыть большие кастрюли и жирные противни.

– Я прекрасно справляюсь сама.

– Да брось, денег я за свою помощь не возьму. Никто не узнает, поверь.

Она отступила на шаг, окидывая его беглым взглядом. Потертые брюки без подтяжек, серая рубашка с закатанными рукавами, пыльные сандалии. Его внешний вид соответствовал словам, и это почему-то побудило ее уступить.