дополняя его сходство с поднявшейся для атаки коброй. Я невольно расстроился, что не мог сейчас рассмотреть выражение глаз Полковника.

– Прощай, Алина…

За спиной Михаила Андреевича раздался тихий, но решительный стук. Сопровождал его приглушённый дверью и стенами топот множества ног – мне почудилось, что у кабинета собралась толпа разгневанных крестьян собравшихся сжечь поместье ненавистного помещика. Я невольно прикинул, кем считал себя: поместьем или помещиком. Скосил взгляд, посмотрел на подпиравший стопку книг бюст Владимира Ильича Ленина – будто удивился, что тот остался на полке, а не возглавил собравшихся в коридоре людей. Планки ладов всё так же царапали мне пальцы. Струны послушно воспроизводили ноты. Ни стук, ни топот не отвлекли меня от пения и не сбили с ритма. Снежин, поспешно выглянул за дверь, что-то прошептал собравшимся около его кабинета людям (я не расслышал его слов); вновь прикрыл дверь и вернулся к столу.

После проигрыша, я снова повторил припев.

Но теперь больше думал не о нотах или о Волковой – пытался не уронить застывшие на самом кончике носа очки.

Спел заключительные строки:

– …Взрослой жизни первый твой рассвет.

Позволил себе и гитаре замолчать.

Успокоил дыхание. Провёл языком по сухим губам. Ткнул, наконец, пальцем в пластмассовый мост на оправе очков – прижал его к переносице. Увидел, как Полковник резко склонился над столом – он нажал пальцем на красную кнопку на пластмассовой коробке (рядом с ней на пластыре значилось «Выкл»). Я заглянул в притихшую чашку – увидел её сухое дно. Снежин по дуге обогнул стол, но не ринулся ко мне – приоткрыл дверцу тумбочки, достал конусообразный стеклянный графин и гранёный стакан. Заполнил стакан наполовину, поставил его передо мной. Дождался, пока я смочу горло. И лишь тогда забрал у меня гитару – аккуратно и осторожно, будто отнимал у меня хрупкую и невероятно ценную вещицу. Он отнёс музыкальный инструмент в угол. Я тем временем допил из стакана воду.

Михаил Андреевич вернулся к столу – снова прижал кулаки к пояснице.

Наши взгляды встретились.

– Крылов, – произнёс Полковник.

– Я – Крылов, товарищ… директор, – ответил я.

Поёрзал на стуле.

Прикинул, как выберусь из-за стола. С одной стороны мне преграждал путь стеллаж с бюстом Ленина на полке. С другой стороны стола в проходе стоял хозяин кабинета.

– Что будем делать, Крылов? – спросил Михаил Андреевич.

Я посмотрел на циферблат настенных часов.

Напомнил:

– Сейчас прозвенит звонок.

– Ничего, – произнёс директор. – У тебя сейчас литература. Объяснишь Галине Николаевне. Скажешь: я тебя задержал.

Я взглянул на стакан – директор снова наполовину заполнил его водой.

Я поблагодарил его, сделал большой глоток. Потом ещё один – затягивал время: дальше исполнения песни я заранее ничего не запланировал.

– Хорошо поёшь, – сказал Полковник. – Учился?

– С первого по пятый класс занимался в хоре, – ответил я.

– Что за хор? Где такой есть?

Михаил Андреевич сдвинул к переносице брови – будто стимулировал таким образом свою память.

– В Первомайске, – ответил я.

Смотрел директору в глаза.

– Почему бросил занятия? – спросил Михаил Андреевич.

– Мы переехали сюда, – сказал я.

Снежин кивнул, будто в подтверждение моих слов.

– Почему не продолжил петь? – сказал он. – У нас есть хор. При Дворце культуры.

Я усмехнулся.

– Голос ломался. Посоветовали его не напрягать.

– Ясно, – сказал директор.

Он кивнул, взглянул на вновь «наказанную» гитару, пожевал губы.

Я не выпускал из руки стакан, хотя пить уже не хотел – вспомнил вдруг о Барсике, и о тех лужах, что увижу на полу своей комнаты по возвращении домой.

– Концерт, – отчеканил Полковник. – На День учителя. Три песни с тебя, Крылов.

Он показал мне три пальца – на одном блеснуло золотое обручальное кольцо.

– Об учителях, – уточнил Снежин. – Какие подходящие знаешь?

– Песни для концерта? – переспросил я.

Михаил Андреевич нетерпеливо кивнул.

– Месяц остался, – сказал он. – Мало желающих. Опять не получим вымпел. Останется в третьей школе. А это премии.

Полковник указал в потолок пальцем.

– Думай, Крылов. Вспоминай. Что вы там пели? В хоре.

Он ухмыльнулся.

– Я сам уже собирался, – сообщил Снежин. – Хотел выступить на концерте.

Он развёл руками. Плечи его пиджака приподнялись – из-под рукавов выглянули манжеты рубашки и наручные часы. Галстук на груди директора школы собрался складками.

– А что делать? – сказал Полковник. – Надо. Придут из ГОРОНО. Будут смотреть.

Указал на меня рукой.

– Заменишь меня, Крылов. Я побуду на замене. Мало ли что.

Михаил Андреевич повторил:

– Думай, Крылов. Раз уж заварил кашу.

Директор посмотрел на меня исподлобья, постучал пальцем по столешнице.

– Вызываем родителей в школу? – сказал он.

Развёл руками – будто намекал на создавшуюся ситуацию.

Он следил за моей реакцией.

Я сжал челюсти и губы – не улыбнулся.

– Или участвуешь в концерте? – сказал Полковник.

Снежин кивнул в сторону гитары.

Сообщил:

– Выбор за тобой, Крылов.

Я пригубил стакан – сделал крохотный глоток. Посмотрел на лицо директора. Убедился, что Полковник не пошутил: Снежин глядел на меня строго, серьёзно. Я опустил взгляд, рассматривал полосатый галстук Михаила Андреевича (у папы видел похожий). Оправил мысленный «запрос» в каталог своих воспоминаний – не только в поисках подходящих песен. Узнал, что в этом году День учителя будет в воскресенье четвёртого октября. Концерт состоится в этот же день: в воскресенье. «Тогда» на концерте в честь Дня учителя я не был. Потому не представлял сейчас, кто именно примет в нём участие, и какой будет концертная программа. Не вспомнил и судьбу того вымпела, о котором упомянул директор школы: в десятом классе меня такие вещи не заботили. Я поставил стакан, поправил очки.

– «Ваши глаза» из фильма «Чехарда» могу спеть, – озвучил я.

Полковник приподнял брови.

– Напомни, – скомандовал он.

Махнул рукой.

– Будет покой или гроза – с нами всегда ваши глаза… – напел я начало припева.

– Хватит.

Снежин кивнул.

– Добрые, добрые, добрые… – сказал он слова из песни. – Годится. Что ещё?

Я потёр подбородок.

Продолжил:

– «Прощальный вальс» из фильма «Розыгрыш» знаю.

Снежин сказал:

– Погоди.

Полковник вскинул руку – призвал меня замолчать.

Он выдвинул ящик стола, вынул исписанные «пляшущим» почерком листы бумаги. Разложил их на столешнице, провел пальцем по неровным строкам. Покачал головой.

– «Вальс» не годится, – заявил он. – Ансамбль Рокотова из десятого «Б» его уже репетирует.

Михаил Андреевич указал на список.

– Ещё у них будет «Журавлиная песня» и «Золотая осень». Ребята молодцы. Очень меня выручат. Но весь концерт не потянут. Сами. Вспоминай, Крылов!

Я пожал плечами.

– Ладно.

Поправил очки, спросил:

– А как вам «Некогда стареть учителям» Юрия Чичкова на слова Михаила Пляцковского?

Полковник задумался, будто проигрывал в уме песню, проверял её на соответствие