– Ты?! – изумленно вперился он в лицо Славочкина медвежьими буркалами.

– Мы! – многообещающе со скрытой угрозой подтвердил эскулап, надевая белые перчатки, поочередно оттягивая резину на кончиках пальцев с громким чавкающим звуком. – Нагибайся! – резко потребовал он.

– Что? – попробовал возмутиться бугай. – Для чего? Что это вы хотите со мной сделать?

– На колени! Тить-перетить!

– Док, ладно, прости, если можешь! Я же не знал, что ты тут работаешь!

– А что же ты с людьми так обращаешься? А?! – грозно спросил доктор. – Сейчас буду учить тебя уму-разуму и правилам поведения.

– Док! Да у меня вот тут, – показал он пальцем в складку под животом, – чешется.

– Давай-давай! Опустите брюки, снимайте труселя, наклонитесь, пациент, вперед и вставайте коленями на кушетку. Вот так! Обопритесь для удобства на локотки. Видишь, как ловко получается! Сейчас сок у тебя брать буду! Доить! – угрожающим тоном пообещал врач.

– Может, не надо? Прости, док! У меня же только чесня в животе!

Кушетка закряхтела, как молодка под женихом.

– Что ты ломаешься, как в первый раз. Не уползай! Тить-перетить!

Пот градом стекал по багровому, смущенному лицу бугая, приготовившемуся к экзекуции. Вдруг он что-то вспомнил, приподнял голову, подозрительно посмотрел на последние врачебные манипуляции и попросил:

– Док! А вы хотя бы пальчик-то смажьте чем-нибудь!

– О! Да вы уже стреляный воробей, опытный! Не первый раз, значит, исследование простаты проводите?

– Что я, порнушку никогда не видел, что ли? Поплюйте хотя бы! – попросил развратник. – Ой, ой, ой! – вдруг испуганно завилял он толстым задом, прижимаясь к холодному кафелю, словно собака к стенке конуры. – А почему вы самый длинный палец намазываете? Мизинчиком попробуйте!

– Можно для начала и мизинчиком попробовать. Затем безымянным, – мстительно стал загибать доктор растопыренные веером пальцы. – После того как дойдем до большого, – резко проткнул воздух перед лицом страдальца, – вставим вон ту штучку, – показал он взглядом на влагалищное зеркало, приготовленное к утилизации.

Мужик взвыл! В коридоре послышался встревоженный кастаньетный перестук каблуков и модных испанских сапожков.

– Ничего, ничего, – успокаивающе надавил врач свободной рукой на поясницу пациента, – у нас женщины и то так не воют! Я же вас ласково, по знакомству!

– У-у!

– Я же не злопамятный. Почти забыл, как вы меня стукнули!

– У-у! Прости, док!

– А мог бы вас вот этим пальцем отмассировать, – сунул он под нос пациента, искривленный указательный палец левой кисти.

– Уй-ю-юй! – заерзал мужчина. – Спасибо, док! С меня причитается!

Постепенно он адаптировался, потом глубоко задышал и начал ритмично двигаться.

«Ах ты, мужичина! – изумился про себя воспитатель. – Ему, наверное, нравится? Что за люди? Чем хуже, тем им лучше! Тить-перетить!»

– Все, все! Хорошего помаленьку! – закончил манипуляцию, получив материал для проведения анализа.

* * *

В конце рабочего дня, когда Рафочкин и думать забыл об утреннем воспитательном процессе, в дверь вежливо постучали и появилось улыбающееся знакомое лицо громилы:

– Док, я тут вам вискарик занес! Вы знаете, давно так себя хорошо не чувствовал. Разрешите ваши золотые ручки поцелую! – потянулся коровьими губищами к доктору.

– Нет, нельзя, – испуганно замахал тот руками, – вы что? Я их еще не помыл! «Вот, тить-перетить!»

– В следующий раз тогда! – пообещал посетитель. – Док! Я своим пацанам рассказал про вас, можно они тоже придут?

– Кхм, можно, конечно, пусть приходят! Скажут, что от вас. Кстати, как вас звать-величать?

– Павлик я! Вот мой телефон! Если кто обидит или еще что надо, звоните! Подскочим!

– Не дай бог! Спасибо, спасибо!

– Вам спасибо, док! Я бы хотел полный курс лечения пройти, можно?

– Кхм, ну в виде исключения разве. Можно! Кстати, а где у вас чесалось-то?

– Я и забыл уже. Здесь где-то, – ткнул он пальцем в низ живота, – в следующий раз покажу! Тить-перетить!

* * *

Вот так-то, по ремеслу и промысел! Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь!

Быль не ложь, а в ней намек, венеролога урок. До встречи! Salutem! Рафочкин.

К сорока годам Славочкин имел в активе жену, двух детей и три неопубликованных рассказа о нелегком труде венеролога. В пассиве по-прежнему числилось лишь отсутствие собственной квартиры.

Искушение созрело как спелый прыщ и лопнуло желанием хотя бы на старости лет прославиться. Добрая слава дороже богатства!

Жену, как известно без причины далеко не пошлешь, детей – отцовская любовь не позволяет, а рассказы можно.

Сотрудники, собутыльники, бузотеры и остальные герои его рассказов советовали отослать сразу все три рассказа в центральную печать. Широко известные глянцевые газеты и журналы типа «Шинель», «Искушение», «Эрос».

Славочкин отшучивался. Много думал. Наконец, ранней весной сделал несколько копий своих рассказов и разослал по городам и весям, одну даже в Израиль. О чем тут же горделиво сообщил сослуживцам. Приобрел кожаную папочку, длинный полосатый шарф и с важным видом начал поглядывать сквозь солнцезащитные очки на сотрудников.

Прошло время. Закономерно наступило лето. Славочкин немного повзрослел, остыл и потихоньку забыл о содеянном. Снял надоевшие очки, сквозь которые невозможно было хорошо разглядывать половые признаки у больных, перестал по-заграничному лихо наматывать шарф на тощую шею и где-то затерял папочку с набросками новых рассказов о профессиональной деятельности венерологов.

Иногда шутники незаметно подбрасывали в рабочий кабинет какую-нибудь порнографическую пошлость. Славочкин с замиранием сердца пролистывал страницы, не задерживаясь на соблазнительных картинках, а безуспешно пытался отыскать свои напечатанные рассказы с громким псевдонимом Хэйзи. По папе он был Хазиевич.

Каждой маленькой пичужке хочется стать орлом, как солдату – генералом.

Однажды, в самый канун его дня рождения, с радостными громкими криками и воплями в смотровой кабинет Славочкина неожиданно вторглись сотрудники, чем напугали до опущения матки разлегшуюся на гинекологическом кресле деревенскую тетку.

– Напечатали! Напечатали!

Бросив все служебные дела и прямые функциональные обязанности, он бессовестно оставил отходить на кресле деревенскую тетку. Нетерпеливо срывая с рук резиновые перчатки, широкими петровскими шагами стремительно влетел в ординаторскую.