— Я никуда не пойду, Лу-ух.

Баран замер. Сыновья барона пошли по домам, дабы отыскать и отобрать последнее. Они называли это налогом, и Лу-ух не понимал значения сего слова.

— Никто не отказывается от путешествия, — произнес он и ударил копытом. — Почему, мальчик?

— Потому, что ты не говоришь, в чем виновата моя бабушка. Если вы враги, то и ты мне враг.

— Это не так, дорогой мой. Если я скажу, ты пойдешь?

— Да.

— Почему тебе это так важно?

— Потому, что я люблю бабушку.

— И я любил.

Лу-ух смотрел сквозь Волдо на избу, дверь которой была выбита ударом ноги. Сик, сжимая в руках меч, ввалился в дом Иренки, и кровь стучала в его висках, словно барабаны войны.

— Хлеб, мясо, яйца… — прорычал он и опустил оружие. Добрый по своей природе Сик стоял перед пожилой женщиной, прижавшей к своей груди спящего ребенка.

— Да что ж такое… — выдохнул парень. Иренка, не поднимая головы, что-то произнесла. Он не разобрал слов. Что-то о шелесте листьев и белизне рук. «Спятила», — подумал он и оглядел избу.

— Уходи, Сик, — проблеял баран. — Ты был добрым мальчиком, не порть свою кровь.

Из груди сына барона-самозванца вырвался глухой звук, который походил скорее на дальний раскат грома, нежели на стон:

— Прости, бабка. Жизнь… такая, — он махнул рукой, будто отмахиваясь от наваждения, и выбежал на улицу.

Лу-ух ткнулся своей массивной головой в грудь Волдо.

— Пойдем, — вновь попросил он. — Пойдем видеть хорошие места, добрых людей. Пойдем есть вкусную еду.

Гуннар кричал о том, что они — новый этап величия Грошевых земель. Старика, который увел Волдо с дороги, тащили к арке.

— Новая власть, сукины дети! — выл Гуннар, размахивая копьем. — Новая власть!

— А петь песни мы будем?

— Ты любишь песни?

— Люблю, — улыбнулся Волдо беззубым ртом. — Но пою плохо.

— Я научу, — сказал баран. — Только пойдем.

— Сперва скажи, чем тебя обидела бабушка.

Лу-ух про себя подметил, что, хоть изо рта парнишки и не выпала большая часть молочных зубов, торгуется он, как заправский восточный купец, только что не сидит на ковре и не курит дурманящие травы из залитых молоком колб.

— Хорошо, — ответил он. — Твоя бабушка выросла.

— И это все? — удивился Волдо. — Она этим тебя обидела?

— Этого достаточно.

Под дружный хохот опьяненных боем грабителей в петле дергался старик Аццо.

— Это вам урок! — хохотал Лотар. — Урок! Власть надо уважать!

Иренка старалась не слушать, но слышала все. Старалась не поднимать глаз, но это было невозможно. Прямо сейчас на улице произошла настоящая резня, которая лишь чудом обошла их с Волдо дом. Бандиты перебили добрую половину сельских. Удавили сварливого, но доброго старика, и Бог знает, чего еще наделали, и лишь одно дарило ей надежду на будущее и веру в Господа — улыбка на лице внука. «Он с Лу-ухом», — подумалось тогда старухе.

К зиме сыновья барона Хладвига закончили свой поход по землям отца. Сам Хладвиг говаривал, что летом он выпустил на волю птенцов и не мог даже надеяться на то, что обратно вернутся ястребы. На деле же только Хладвиг и не замечал, как поход по Грошевым землям изменил его сыновей. Ежели ты, дорогой мой друг, не слышал о плачевном финале жизни Хладвига, я расскажу тебе о нем и не возьму с тебя платы.

Хладвиг встретил старость, будучи богатым и состоятельным человеком. Он заручился поддержкой короны и аристократии, наладил торговлю и чудом пережил нашествие армии Исенмара, а после нее поднял дважды на его веку разоренный край. Такой он был человек. Многим правителям, имеющим в своих венах голубую кровь, было чему у него поучиться. Он воспитал отважных по большей части сыновей, но тут судьба сыграла с ним злую шутку. Невзирая на жестокость, присущую многим правителям, особенно на первых порах правления, бывший атаман, вздернувший не один десяток людей, оказался весьма расчетливым и прозорливым человеком. Когда сыновья вернулись с войны под знаменами Секарей, Хладвигу более не приходилось пачкать руки в крови, ведь с этой задачей превосходно справлялись его преемники. Шли годы, состояние барона увеличивалось, и среди Грошевых Секарей, дружины его сыновей, пошла молва о том, что Хладвиг уже изрядно задержался на этом свете и в скором времени его место займет один из парней, а посему нужно трезво оценить обстановку и занять сторону сильнейшего, дабы не угодить в немилость. Сильнейшим было принято считать Лотара, у которого к тому моменту было трое прекрасных дочерей и один незаконнорожденный сын, которого Лотар держал в дружине. Гуннар детей не имел, а про Сика к тому моменту вспоминать уже было не принято. Не нужно быть провидцем, чтобы угадать судьбу пожилого Хладвига. Однажды утром он не проснулся, не встал с ложа и не потребовал позвать своего виночерпия. Сыновья ли помогли ему отойти в иной мир, или же время сыграло свою роль — не столь важно, ибо место его в конечном счете не занял никто, а в усадьбе Хладвига и на прилегающих к ней территориях поселилась тишина и замогильный покой. Потравили ли сыновья друг друга или просто перерезали, уже не имеет значения. Важно и памятно лишь то, что случилось это еще до того, как тело Хладвига было предано земле. Но до этого, друг мой, было еще очень далеко.

Снег хрустел под сапогами Сика. Средний сын барона преклонил колено и, зубами стянув рукавицу, провел указательным пальцем по оленьему следу.

— Зверь вернулся! Я же говорил! — радостно прокричал он и, увидев недовольство на лицах его братьев, насупился. Сик не мог узнать Гуннара, ибо летние кровопролития превратили его в молчаливую тень прежнего себя. Гуннар замкнулся и теперь во всем соглашался с Лотаром. Чудовища с каменными сердцами: сопливый садист и стервятник на его плече — такими он теперь видел братьев, и казалось, что эти прозвища не отражали и трети их природы.

— Холодает, — равнодушно сообщил Гуннар. — Пора домой — к огню, вину и бабам.

— Дай нашему Сику поиграть в охотника, — ответил старшему младший. — До обеда, Сик. У тебя времени до обеда. Потом возвращаемся домой.

— Валите хоть сейчас, — прорычал Сик. — У меня нет желания смотреть на ваши кислые рожи.

— Как скажешь. Лотар, что будем делать?

— Мы будем греться у огня и наблюдать фиаско нашего брата, — довольно процедил рыжий. — Гуннар, пойди к нашим парням и вели разбить лагерь, скажи, что в лесу мы задержимся до вечера.

— Ты же собирался закончить охоту в обед. — Сик сообразил, что младший затевает какую-то издевательскую игру и в очередной раз участвовать в ней не намерен. — Нечего тебе себя изводить. Не любишь охоту, убирайся.

— Закрой рот, — Гуннар положил руку на яблоко меча и сделал шаг вперед. — Думай, как и с кем говоришь. — Теперь он никогда не расставался с оружием. Даже сейчас на его ватнике можно было разглядеть засохшие следы крови, а ватнику тем временем не было и двух недель с момента приобретения.