я вспоминаю черт-те что. Потом снова провал. Кажется, в подвал заходили люди, ну точно, а я сидел, кемаря, даже не понимая, что уже не один. На меня не обращали внимания, верно, приняли за помощника механического регулировщика температуры. Снова провал, кажется, я начал убеждать себя, что надо взять все Верины деньги и нанять побольше плакальщиков, неважно, что мы не сможем уехать, главное, чтоб она возродилась. Я на раскопе получаю немного, но если постараться, может, стела поможет, прибавят финансирования, и мы сможем выбраться, обязательно, непременно сможем. Осядем в колонии, забудем обо всем, как в те былые годы, когда мы как дети, бегали по берегу моря, а волна, отчаянно нахлестывая, стремилась, но не мог помешать безудержному веселью. Начиналась буря, море кипело, лил косой дождь, а корабль клонился к закату, пробираясь к неведомым созвездиям...

Я вздрогнул, не понимая, где нахожусь, что делаю. Сколько времени провел в этом непонятном месте. Жижа снова вскипела и на этот раз успокоилась. Исторгла из себя воскрешенную.

Вера вздохнула первый раз в новой жизни. Глянула на меня. Я не смел пошевелиться, впился в нее взглядом, пытаясь понять, все ли в порядке. Не знаю, сколько продолжалось молчание. Наконец, я произнес, едва разлепляя губы:

- Привет.

- Привет, - улыбнувшись знакомо, ответила она. У меня камень с души упал.

- Как я рад тебя видеть.

- Как я рад тебя видеть, - повторила послушно Вера.

Потом, помню, меня оттащили. Нет, перед этим я отер ее полотенцем, заботливо кем-то повешенным на трубу батареи отопления. До сих пор не пойму, видел ли я его прежде или оно появилось как бы из ниоткуда, словно очередное наваждение, каковых за время моего бдения прошло немыслимо много перед внутренним взором. Полотенце, помню точно, бросил в жижу. Потом туда бросили Евгения Ждана. Вот это я тоже запомнил, неудивительно, что меня немедля после этого скрутили и вытащили. Потом был допрос у секретаря Неграша. Отвечал я сумбурно, рассказывал про Веру что-то непонятное, а после стал городить вздор про плакальщиков прошедших эпох и берег моря, заполненный акулами. Странно, что никто не тронул меня, просто отправили в камеру, видимо, в ледник, где было прохладно, но не обжигающе холодно, и где я отсыпался, бессильный что-то изменить.

Еще более удивительно, что после меня отпустили. Нас отпустили, правильнее сказать так. Кныш вступился, а может, сам бог-император снизошел. Не знаю, отчего, но Веру не тронули, не перемололи, возвращая обратно потраченную мной бесценную жижу, больше того, к ней появился интерес. Я думаю, когда у меня вдруг возникает желание немного порассуждать на эту тему, все дело в Евгении. Его снова заинтересовала археология. Но была ли то реакция на смерть брата, окончательную и бесповоротную, не уверен. А может, просто очередная блажь.

Вскоре после смерти Виктора, первой в день праздника, и, как стало понятным, окончательной: Неграш запретил его возрождать, - Евгений пережил шок, трепет, боль и желание все переменить. Покончил с собой, а возводившись, понял, что ему действительно надо: напрочь забыть о покойном. Он вычеркнул время, проведенное с братом в последние годы, поправил еще что-то в голове, и после снова пальнул в голову излучателем, как это делал все последние годы. Полегчало, вот уже месяца три как он не кончает с собой.

Не знаю, почему я вдруг начал говорить о Евгении с начала своих воспоминаний о Вере. Видимо, сказалось то, насколько я завишу от него. И то, что хозяин стал больше интересоваться раскопками, вновь открыл музей, где теперь бывают, наезжая, все Неграши - доступ простым смертным, кроме их слуг, в него как и прежде закрыт. Коллекция постоянно пополняется, и в том заслуга, прежде всего, моей половинки. Вера теперь обладает удивительным даром, куда до нее воскресшему как попало министру. Она с поразительной точностью находит новые места туземных захоронений. Что это, открывшийся талант или своеобразное наследие туземцев, общавшихся с ней, как шепчутся слуги, когда она умерла, сказать трудно. Челядь верит в то, что духи умерших аборигенов все еще на планете, что они жаждут возродиться, отняв у землян их тела, а потому спрос на плакальщиков у Неграшей и их клиентуры возрос многократно. Теперь уже не полсотни, а вдвое больше стал пороговый минимум при воскрешении. Видимо, властители небес так же прислушиваются к шепоткам прислуги и мотают на ус. Еще я несколько раз видел, наезжая с новыми находками в замок, жрецов культа Вуду - теперь у Ники новое занятие. Она перестала коллекционировать сны или увидела в них что-то иное, но только ныне пытается общаться с духами ушедших туземных правителей. Отец ей не мешает, может даже, потворствует, во всяком случае, нынешнее увлечение дочери нравится Неграшу больше прежних.

Кныш по-прежнему еще не смог с достоверностью определить были ли плакальщики у аборигенов. Но рад, что и Нике стали интересны его занятия. Сам глава экспедиции засел за прежде заброшенную монографию и теперь больше времени проводит за письменным столом, нежели на раскопе. Его преемником в джунглях стал Георгий Крич, до того занимавшийся наймом. Но человек он толковый, и предшественника слушает, а потому работа спорится. Да и ко мне испытывает определенное уважение - Крич тоже считает, что в начале здешней цивилизации у аборигенов появлялись плакальщики. Как, возможно, и в конце, когда царьки, которые ими пользовались, тоже решили править вечно. И еще он, как и я, верит в неизбежный закат и нашей Авроры, а потому с куда большим рвением исследует предыдущий.

Вера всем нам очень помогает. Удивительно, как она открылась вдруг с такой непривычной стороны, о которой я и не подозревал прежде. Хотя, верно, тут-то изумительного немного - я чего только ни выдумывал, когда затуманенным рассудком пытался воскресить не то былую Веру, не то, споря сам с собой, пригрезившуюся не то в мечтах, не то в бреду. Что-то из того впиталось ноосферой, или что там есть у Авроры, и перешло в нее, воскрешенную. Теперь мы неразлучны.

У Веры разум ребенка, пусть. Она мне люба и такой. Грешно говорить, но теперь я буквально растворился в ней. И Вера меня обожает ответно. Действие то моих мыслей или самой жижи, я не ведаю и знать не желаю. Мы счастливы, это главное. К тому же она нашла свое призвание; теперь Верины походы в джунгли - это часть нашей общей работы. А еще ее пристально изучает Ника, наездами на раскоп. Иногда с ней прибывает и жрец культа Вуду,