Каркас летательной машины уцелел. Ничто не смогло навредить планкам из какой-то местной древесины — они лишь потемнели от времени. Целыми и невредимыми выглядели и металлические, большей частью бронзовые детали, только позеленевшие от времени. А вот местный баобаб подвел. Полотно, изготовленное из далекого южного дерева, распалось в труху, оставив лишь клочки ткани, уныло висевшие под моросящим дождем в тех местах, где они были прихвачены заклепками. Скелет кита, подумал я. Зеленели металлические внутренности, серели кости, догнивали остатки плоти на ребрах. Подвесной мешок под брюхом порвался, и содержимое отмокало в обширной луже.

— Интересно, сколько же лет прошло?

Ана, присевшая на скальной выступ, встрепенулась:

— Что ты имеешь в виду?

— По моим подсчетам, каждый прыжок отнимает около пяти земных лет, или, примерно три и восемь десятых местных.

— Ты говорил, что ваш год — триста шестьдесят пять дней, а наш — четыреста двенадцать. Я считала, у меня получилась другая цифра.

— Ты забыла о длине суток. Она здесь — двадцать восемь земных часов, а на Земле — двадцать четыре.

Девушка откинула капюшон и, зажмурившись, подняла лицо навстречу дождю.

Я отвернулся и полез под самолет. В груде мокрых полусгнивших вещей обнаружились мои первые изобретения — тубус с подзорной трубой, позволявшей видеть магические явления, и шокер. Последний почти не пострадал — только корпуса труб, в которых были установлены линзы, разошлись по швам, и внутри плескалась водичка. Я вытряс воду, поправил сдвинувшиеся линзы и, направив шокер на валун, нажал на спусковой рычаг, раскручивая маховик. Полыхнуло, валун зашипел. Надо же, кристалл соды, залитый смолой, уцелел! Пять лет под дождем!

Выбравшись из-под машины, я обнаружил Ану, разводившую остатки порошкового питания водой из лужи, плескавшейся на уступе скалы. Мои упражнения с магией не произвели на нее никакого впечатления. Похоже, голод донимал ее гораздо сильнее, чем меня. Махнув рукой, я забрался во внутренности кита. Мысленно перекрестившись, потянул рычаг, добавляя импульс на чебурашку вертикальной тяги — ничего не произошло. Подергал остальные приводы — тот же эффект. Я достал подобранную в груде вещей линзу и осмотрел активные ядра — обычные бронзовые болванки, никакой магии в них не было. Вот так дела! Мое самодельное ядро из кристаллика соды, залитого смолой, пережило все эти годы под открытым небом, а изящная и эффективная магия скелле — сдохла.

— Илья! Спускайся — надо отметить, что мы дошли.

Я охотно спрыгнул с машины:

— Ань, а ты сможешь обновить ядра? — в последнее время я стал звать ее земным именем, и пока она не возражала.

— Боишься, что, пока была на Земле, потеряла дар?

Не отвечая, я взял стакан со своей порцией:

— За твое здоровье!

Девушка прищурилась и улыбнулась, поднимая свой стакан:

— Земные обычаи?

Мы стукнулись и медленно, смакуя каждый глоток, выпили.

— Все. Еды больше нет. Значит, только вперед!

— Илья?

Я посмотрел на девушку. Последнее время, помня тот неловкий разговор, она частенько поддразнивала меня. Но сейчас она была серьезна:

— Миша отдал мне второй маяк, неактивированный. Не хочешь вернуться?

— Нет. Зачем?

— Затем, что я уверена — ты здесь не выживешь. Земля — твой дом. Я же видела. Я там — чужая, а для тебя это как воздух.

— Ана, я — инженер. Твоя планета для меня — вызов. Я так и не разгадал загадку, не разобрался, как работает скелле, как можно перебрасывать людей с планеты на планету. На Земле же я обычный человек. К тому же отставший лет на пятнадцать от жизни. Что еще хуже — теперь меня там никто не ждет. Здесь же, кроме загадки скелле, у меня есть ты, — я помычал. — Ну, в том смысле, что мы заключили сделку, я дал слово, у меня есть человек, которому я нужен. Кого я найду на Земле, внуков?

— Почему ты так кипятишься каждый раз, когда я тебе что-нибудь предлагаю? Простой вопрос — простой ответ. Нет так нет.

Мы помолчали.

— Почему ядра, которые ты настраивала, протухли?

— Ну, это же как отпечаток, как рисунок на живом металле. Металл изменяется, хоть и медленно, рисунок разрушается.

— Маяки тоже разрушаются?

— Не знаю. На металле легко записывать структуры, которые ты называешь ядрами. На кварце это невозможно. Но они же записаны — значит, там эти структуры являются частью кристалла. Если так, то они вообще разрушатся только вместе с камнем. Я так сделать не сумею.

Я кивнул на самолет:

— Обновишь? Я разберу остатки барахла, может, найду чего полезное.

— Я видела твой компас. Ты его оставил на камне рядом — он там до сих пор лежит.

— Пусть лежит. У нас теперь компас получше, — я хлопнул ладонью по карману, где лежало произведение земного искусства.

***

Самолет без обшивки, как оказалось — крайне неустойчивая система. Приходилось лететь очень аккуратно, не спеша, и все равно я находился в диком напряжении. Это было как поездка на автомобиле по ледяному полю — любая неравномерность полета, любой порыв ветра стремились развернуть машину — сказывалось отсутствие хвостового оперения и общая аэродинамическая неоднозначность этой летающей корзины с дырками, прикрытыми нашими собственными телами. В конце концов, наплевав на непрекращающийся дождь, я посадил самолет на краю очередного озера и, использовав собственную плащ-накидку, соорудил обшивку для сохранившегося каркаса хвоста. Лететь стало намного проще, но и намного неприятнее — мокрая одежда, обдуваемая встречным потоком воздуха, работала как первоклассный холодильник. Трясясь всем телом и клацая зубами, я скукожился за спиной моей спутницы, стараясь сохранить остатки тепла.

К счастью, дождь по мере удаления от гор становился все реже, пока окончательно не прекратился. Я посадил машину и попросил Ану высушить мою одежду.

— Стой смирно, — велела она, и следующие несколько секунд я наслаждался обжигающими потоками горячего пара от моих джинсов и футболки. В какой-то момент мне даже показалось, что еще немного, и я сварюсь, но вода в одежде закончилась, клубы пара вокруг моего тела развеялись, и настроение заметно улучшилось.

Оно улучшилось бы еще больше, если бы мы могли найти какую-нибудь еду. В гамаке, когда-то подвешенном под днищем летающей машины, был запас еды на несколько недель, но годы, проведенные под открытым небом, оказались фатальными для него. Не уцелели даже местные эквиваленты консервов — стеклянные банки с крышками, залитыми той самой смолой, которую я использовал для изоляции кристаллов. Сами банки уцелели, но их содержимое не вызывало не малейшего желания его пробовать, даже у голодного человека.

Переночевав на краю знакомого озера, которое запомнилось своей необычной формой в виде полумесяца, голодные, мы отправились дальше не запад.