революции. Эта следующая ступень прогресса включает в себя геномику, искусственный интеллект, синтетическую биологию, робототехнику, а также проектирование на микро- и наноуровнях.

Нам говорят, что эти новые отрасли потенциально могут поднять все человечество на новую ступень всеобщего счастья и благосостояния. В то же время растет беспокойство, что где-то там мы можем «потерять свои сердца и души».

По мере того как ширится технологическая пропасть между нами и животными, мы чувствуем себя более чем когда-либо уверенными в своей уникальности. Но в то же время научное знание идет вперед, сокращая разрыв между нами и другими видами. В этой революции мы ничем не отличаемся от других организмов в наших лабораториях. И в том, чтобы улучшить наши человеческие жизни, мы сейчас полагаемся именно на наше физическое животное наследие. В эту новую эпоху мы отдаемся на милость естественных процессов, которые мы – осознанно или неосознанно – считаем враждебными.

В своей книге «Видения будущего» американский экономист Роберт Хейлбронер утверждает, что человеческие общества прошли через три стадии восприятия будущего. Долгое время мы считали его по большей части неизменным. Затем, подстегиваемые научными достижениями и пьянящей дозой уверенности, мы начали видеть будущее как восхитительный дар. Сейчас же, напуганные мировыми войнами и агрессивными темпами изменений, мы вызываем в воображении видения об утере контроля, о возможных опасностях, о неуверенности и неопределенности. Наиболее часто наше воображение рисует картины, что человеческая форма каким-то образом изменится, деформируется или повредится под воздействием неконтролируемых энергий, будь то болезни или наши собственные изобретения. Эти страхи небеспочвенны. Члены наших обществ транслируют горячечную обеспокоенность новыми технологиями примерно в той же степени, в какой другие эйфорично вещают о беспрецедентных возможностях. Это предупреждающий сигнал о том, что что-то выходит из-под контроля. Не случайно именно сейчас на поверхность выходят наши сложные взаимоотношения с животной природой.

Биоинженерия создает проблемы любому мировоззрению, которое в какой-либо степени отрицает, что мы – животные. В 2003 году ученые и предприниматели успешно секвенировали[39] человеческий геном, опередив свое время. Это была поразительная международная попытка применить к людям то, что впервые увидел Альфред Стертевант в 1911 году, когда рисовал генетические связи плодовой мушки дрозофилы фруктовой (лат. Drosophila melanogaster). Событие объявили окончательным прорывом медицинской науки и поворотной точкой в истории человечества. Затем в 2005 году французский ученый опубликовал работу о бактерии термофильный стрептококк (лат. Streptococcus thermophilus), содержащей фермент, названный Cas9[40], с помощью которого микроорганизмы могли распознавать вирусы и расправляться с ними. Открытие положило начало новой технологии CRISPR/Cas9[41], которая пользовалась ферментом как «молекулярными ножницами», разрезавшими ДНК в определенном месте генома, позволяя тем самым внести изменения, которые встроятся в геном во время самовосстановления поврежденной ДНК. Это положило начало относительно дешевому и простому методу редактирования геномов биологических организмов. За счет изменения последовательности ДНК растения или животного редактирование генома могло применяться для предотвращения наследования болезни, для создания нового биологического материала или даже нового животного. Еще до этого, в 1970-х, начали развиваться идеи о синтетической биологии – объединении биологии и инженерии, – с помощью которой в лаборатории можно было создать совершенно новые генетические последовательности. Это привлекло внимание к тому, что синтетический биолог Ники Виндбихлер описал как «направленную модификацию биологических систем для определенных целей». Первую полностью синтетическую бактериальную клетку обнародовала в 2013 году лаборатория Крейга Вентера – частная коммерческая организация. Да, она была невероятно маленькой, но все равно считалась первым целенаправленным созданием новой формы жизни. Таким образом, сегодня в наших лабораториях мы обладаем инструментами для ваяния эволюции – от генов до геномов, от стволовой клетки до одноклеточного организма – в целях улучшения человеческих жизней.

В 2018 году исследования в области геномики достигли еще одной вехи. Появилась информация о том, что команда китайских ученых успешно клонировала первых приматов. Чжун Чжун и Хуа Хуа – две длиннохвостые макаки. Их создали, взяв ядра клетки у одной макаки и поместив каждое из них в яйцеклетку другой – с удаленным ядром. Затем получившиеся эмбрионы были подсажены взрослой макаке, выступавшей в роли суррогатной мамы. Из шести беременностей выжили только два малыша-макаки.

Целью этих экспериментов было использовать клонированных обезьян в биомедицинских исследованиях, чтобы в долгосрочной перспективе люди могли жить дольше и лучше. Кто-то умилялся, глядя на Чжун Чжун и Хуа Хуа. Другие же в ужасе отшатывались. С длиннохвостыми макаками нас связывает длинная и запутанная история. На их родине, в Южной Азии, этих макак иногда объявляли сельско-хозяйственными вредителями, а иногда почитали как священных животных. Но в роли лабораторных животных они ценятся потому, что, подобно нам, являются приматами. Именно из-за этого некоторые люди испытывают ужас. Если мы можем клонировать макак, мы можем клонировать людей.

С одной стороны, клонированный человек ничем бы не отличался от любого другого человека, в том плане что он был бы личностью, созданной из человеческого биологического материала. Но если мир держится на какой-то сущности, которая навсегда отделяет нас от других животных, мысль о клоне является однозначно провокационной. В романе Кадзуо Исигуро «Не отпускай меня» клон описывает, что лишь одного взгляда на него было достаточно, чтобы обычного человека «бросило в дрожь». В воображении Исигуро – и в умах многих, кто их представляет, – клоны вызывают интуитивную реакцию, чувство отвращения.

В настоящее время биомедицинская работа по клонированию человека не имеет ничего общего с выращиванием эмбриона до стадии ходящего и говорящего взрослого. Но того факта, что в теории мы могли бы это сделать, достаточно, чтобы явить ту неуравновешенную территорию, которую мы сами себе создали, основывая все на своем отличии от остальной жизни. Неудивительно, что вскоре за этим появилась Декларация ООН о клонировании человека. Она создавалась как попытка организовать всемирный запрет, в том числе на терапевтическое клонирование, но в итоге стала декларацией, не имеющей обязательной силы. Согласно этой декларации, клонирование «противоречит достоинству человека и выступает против защиты человеческой жизни».

Мы видели, как появилось это беспокойство после рождения овечки Долли. Терапевтическое клонирование в общих чертах работает за счет того, что называется пересадкой ядра соматической клетки, то есть в яйцеклетку, лишенную ядра, имплантируется ядро клетки тела, от которого может получиться новая жизнь. Именно так родилась Долли. Вскоре за объявлением о рождении Долли последовал шквал публичных обсуждений клонирования, и те, кто непосредственно работал с этими технологиями, начали получать письма и звонки от женщин, желавших стать суррогатными матерями своим умершим родителям и предлагавших другие подобные способы преодоления невыносимой быстротечности человеческой жизни. Рюзо Янагимачи, который первым начал клонировать мышей на заре нового тысячелетия, оказался под прицелом тех, кто был на грани отчаяния. «Пара, чей мальчик