Все утро при свете масляных ламп они отбивали уголь и кидали его в бадью. Может ли случиться такое чудо, что Ублюдок проведет электричество, как уже сделали в других шахтах? Черта с два он проведет. К обеду они стянули с себя гамаши и остались в нижнем белье. Свежие царапины жгло стекающим потом, на покрытых угольной пылью телах засохли черные потеки. Работали, лежа на боку, подчищая уголь в нижней части пласта.

Джек услышал сигнал на дневной перерыв, и они уселись, прислонившись к стене, и вытащили бутерброды. В мерцающем желтом свете их фигуры отбрасывали огромные тени на слоистые угольные стены. Бутерброды были с остатками ветчины, и в какой-то момент он снова почувствовал себя в одной команде с Эви. Сейчас она, наверно, подает ланч слугам и готовит еду для хозяев. Сколько блюд она должна подавать? По крайней мере ей не приходится убирать грязь за этой семейкой или шмыгать по коридору, чтобы не попасться им на глаза. Интересно, что произойдет, по мнению этих господ, если кто-то из слуг попадется им на глаза? В соляной столб они обратятся, что ли? Мерзавцы все они, вот и все, но зато теперь они платят за то, чтобы она побыстрее от них сбежала. Лицо Джека скривила гримаса. Да, это справедливо.

Мартин протянул ему бутерброд.

– У меня с сыром. Меняю.

– Ага, давай один.

Они отхлебнули воды из фляг.

– Как твоя Эви?

Джек пожал плечами.

– Сай позаботится о ней, если ей понадобится помощь. Но ты же знаешь, какая она, наша Эви.

Мартин засмеялся и уронил кусок ветчины на колени, подобрал его черными от угольной пыли пальцами и съел. До Джека донесся скрип пыли на зубах.

Он осторожно переместил спину вдоль стены и сразу же почувствовал, как усилилась боль в потревоженных болячках. На кальсоны потекла кровь из старых и новых ранок. Вокруг стоял густой запах угля. Какой странный способ прожить жизнь – в темноте, всегда на грани смерти. Человек меняется в таких условиях, начинает по-другому смотреть на вещи. Наверно, это может пригодиться, но для чего? Черт его знает.

Мартин сделал глоток воды и вытер рот тыльной стороной ладони.

– Я вот думаю. Говорят, отпрыск Брамптонов придет сюда, чтобы стоять над душой у Дэвиса. Готов спорить, все это кончится увольнениями. Народ слышал разговоры в администрации.

Джек покачал головой.

– Много чего говорят, но я не могу себе этого представить, а ты? Эта сволочь Брамптон – делец, а ставить на управление такого кретина, как Оберон, – плохое дело. Вот я бы отдал правую руку, чтобы иметь возможность поступить в университет, а он бросил… Если он игрок, пусть ставит деньги на мои бои. Что за придурок!

Они засмеялись, потом Мартин закашлялся и сплюнул. В тусклом свете Джек не мог разглядеть цвет слюны. Мартин снова закашлялся. Джек сказал:

– Хватит курить эту дешевку, да еще в таком количестве, дубина! Тебе не хватает того, что и так попадает тебе внутрь?

Мартин пихнул его ногой.

– Ты что, моя мамочка?

– Ну да, ты разве не видишь, что я в юбке?

Мартин швырнул за спину корку хлеба, где в темноте уже поджидали с десяток крыс. Джек сказал:

– Я попрошу Эви выяснить, что там слышно. Наверняка все это сплетни.

Обеденный перерыв закончился, пора было возвращаться к работе. Они поползли к пласту и вдруг замерли. Что-то не то… Что? Они не шевелились. Только слушали. Сверху не раздавалось никакого скрипа, обычный шорох. И вдруг грохот, потом крики. Далеко. Где это, в восточном забое? Мартин взглянул на Джека.

– Дрянь это, а не жизнь, а?

Какому-то бедняге не повезло сегодня, пока не им. Скоро они узнают кому, и еще одно имя добавится в общий список, но сделать тут ничего нельзя, только продолжать делать, что делали.

Они поползли дальше. Много времени они проводили на коленях, слишком много. И другие рабочие тоже, докеры и путейцы, шахтеры и прислуга. И если так пойдет и дальше, как он говорил Эви, революция неизбежна. Джек взмахнул кайлом и почувствовал, как дрожь отдается в плече. Рубить уголь – и все тут. Ему и так есть о чем думать, без того, чтобы размышлять о том, что может случиться. Надо просто внимательно слушать, и, может быть, он услышит движение кровли раньше, чем она упадет.

Наступил понедельник – первое утро Эви в Истерли Холле. Как шахтеры ненавидели этот день! Настенные часы в коридоре рядом с комнатой Эви прозвонили пять утра. Она едва могла сомкнуть веки – настолько она боялась не услышать бой часов в коридоре и не успеть к половине шестого спуститься вниз, чтобы разжечь плиту. Энни все еще спала, натянув одеяло на голову. Поверх одеяла она накрылась двумя шалями, чтобы не мерзнуть. То же самое сделала и Эви.

Она лежала совершенно неподвижно, прислушиваясь к звукам в доме. Но было тихо. Дома, когда она спала в своей крошечной комнатенке, до нее доносился кашель обоих мужчин, она слышала, как наверху шевелится мать. С улицы раздавался лай собаки. Острое чувство потери накатило на нее, но времени предаваться страданиям не было.

Эви побрела к умывальнику. Деревянный пол был холодным, как лед. Надо принести из дома какой-нибудь из маминых плетеных ковриков, и пусть только миссис Грин попробует возразить. Она налила в умывальник зверски ледяную воду из кувшина, принесенного накануне вечером. Было уже за полночь, когда они с Энни закончили уборку кухни. Не важно! Главное, ее бульон был признан приемлемым, и овощи она покрошила вполне прилично, во всяком случае, так сказала миссис Мур, улыбаясь, перед тем как уйти по коридору из общего зала для прислуги в свою комнату.

Часы пробили пять пятнадцать, а она уже умылась и оделась. Корсет она затянула неплотно, хотя принято затягивать его сильнее, но какой смысл доводить себя до последнего издыхания? Надев ботинки, она повязала грубый фартук и только тогда похлопала Энни по плечу.

– Просыпайся, красавица, время вставать и браться за дела.

Энни заныла:

– Еще минуту. Это твоя работа – разводить огонь в печи, а не моя. Вот и иди.

Она перевернулась. Лицо опухло от усталости, светло-каштановые волосы спутаны – настоящее воронье гнездо.

Спустившись вниз, Эви влетела на кухню, и тут же мыши на полу бросились врассыпную. Она замерла, но через несколько секунд все они исчезли.

– Гады проклятые. – Она всегда ненавидела мышей и всегда будет их ненавидеть. Печь наверняка плохо работает, хотя миссис Мур говорила, что огонь нетрудно развести, если есть небольшой ветерок, чтобы была тяга. А если его нет во всей округе, тогда что? Эви опустилась на колени и принялась выгребать золу в ведра, оставленные Кевом, коридорным. Ага, вот звук его шагов. Заходит в дом, значит, принес уголь. Кев спал в коридоре на жалком подобии кровати, но накануне вечером он сказал ей, что однажды станет дворецким и тогда покажет этому гаду – своему дяде в Консетте, который хотел, чтобы он работал на сталелитейном заводе.