К четырем часам в зале зажглись газовые лампы, и все переместились за стол. Наверху было проведено электричество, но чердак и подвал освещались старым способом. По-прежнему никто не произносил ни слова, даже когда Эви принесла поднос с кексами. Мистер Харви сидел во главе стола с одной стороны, миссис Грин – с другой. Миссис Мур сидела рядом с ней. Лил улыбалась Эви, приглаживая белокурые волосы и прилаживая шапочку. Эви поставила один бисквит с джемом перед мистером Харви, а другой – перед миссис Грин. Три другие она расставила на столе. Перед Лил она поставила небольшой имбирный кекс. Лил бросила взгляд на кекс и поджала губы.

Миссис Грин разлила чай, ломти бисквита были разложены по тарелкам. Вместе с пятью младшими садовниками в зал вошел Саймон. Мужчины на скамейке подвинулись, чтобы освободить им место. Всего за столом сидели двадцать четыре человека. Саймон улыбнулся Эви. Она сидела между Энни и миссис Мур, которая толкнула ее локтем и заулыбалась. Все молчали, пока не были съедены первые куски, и при этом все смотрели, как мистер Харви пробует бисквит. Эви думала, что он выплюнет кусок, как это делают знатоки, когда пробуют вино. Саймон насмешливо смотрел на нее, будто читал ее мысли. Она затаила дыхание, когда мистер Харви принялся вытирать рот салфеткой.

– Отменный бисквит, – произнес он. – А как твой имбирный кекс, Лил?

Все засмеялись, кроме самой Лил. Миссис Мур шлепнула Эви по ноге.

– Ешь скорее. Нам еще обед готовить.

В понедельник утром пятого апреля Джек перебросил через плечо сумку с провизией, взял кайло и лопату и вышел со двора на улицу. Его сопровождал отец. Впереди им предстояла рабочая смена с восьми до восьми. Весеннее утро напоминало зиму. С декабря и до середины марта шли мощные снегопады, так что им не раз приходилось прокапывать дорогу до шахты. Холод не отступал, и лишь изредка выдавались хорошие дни. Этот холод собачий, будь он проклят, принес восточный ветер из русских степей, тут и думать нечего.

Инструменты не так уж много весили, но напряжение не отпускало. Вечеринка стала настоящим праздником, но вдруг теперь, в понедельник утром, когда рабочие в такой холод идут на работу, они ополчатся на его отца?

Они шли по улице, а к ним с разных сторон, ворча себе под нос, присоединялись другие шахтеры со своими инструментами и сумками с едой. Все они направлялись к Оулд Мод. Шахтеры, как обычно, приподнимали кепки, и напряжение у Джека немного ослабло, но, поглядывая на отца, шагавшего рядом, он видел, что у того совсем другие заботы.

– Я должен проверить насосы, парень. Они старые и плохо работают.

– Это ты, старый хрыч, о себе толкуешь? – сзади их догнал Джордж, как обычно, шаркая ногами. Не приведи Бог идти за ним в шахте – пыль он поднимал чудовищную.

Отец засмеялся, и Джек почувствовал, как напряжение постепенно рассасывается.

Мартин, марра Джека, вышел со двора дома своего дяди на Трелони Вэй, 6. Ворота с громким стуком закрылись. Мартин хлопнул товарища по плечу, затем отвесил глубокий поклон отцу Джека. Его собственный отец год назад умер – болезнь под названием «черные легкие» убила его.

– Ну что, Боб, ты наш десятник, только на тебя и молиться. Ты уж позаботься о нас и о насосах, старик, а мы, не сомневайся, позаботимся о тебе.

Боб Форбс улыбнулся.

– Только так, Мартин. Только так.

Джек ухмыльнулся. Пока что все идет хорошо. И только теперь он заметил, что нос у него разрывался от пульсирующей боли. Мать накануне вечером пыталась выпрямить его, но кровь все еще текла. Глаза почти полностью заплыли, но видеть он мог вполне достаточно, в шахте-то все равно бредешь на ощупь. Их догнал Бен, старый марра его отца. Он теперь в паре со своим младшим братом Сэмом.

– Ну что, Бен, нарисуешь нам красивые картинки? – сказал Боб Форбс. Бен, как обычно, энергично хлопнул Боба по спине, и все вместе они продолжали путь, слушая рассказы Бена о трудностях рисования, когда на побережье завывает ветер. Они все знали про ветер, ведь им так часто приходилось ходить на берег собирать морской уголь, но они не прерывали Бена, потому что никто больше не был в настроении разговаривать на пути к Оулд Мод в понедельник, кроме него. Его рассказы успокаивали, поскольку были так хорошо им знакомы.

Джек, Алек Престон и Боб отлично поработали накануне на берегу. Тимми нагружал телегу, хотя ему хотелось быть с отцом у воды. Но кто-то должен был заниматься погрузкой. Весь собранный уголь продали оптовому торговцу – он появлялся по воскресеньям сразу с несколькими телегами. Так было удобнее, чем везти уголь домой и продавать его самим.

– Алек едва успел поставить Старого Сола в конюшню и потом прямиком побежал на шахту, чтобы успеть к вечерней смене. А ты где был, братишка? – спросил Джек Мартина.

– Вчера был день рождения отца, и мать хотела положить цветы ему на могилу.

Все замолчали, даже Бен. Вот уже и шахта. Ветер свистел и стонал в механизмах подъемника. Они остановились у шахтного ствола в ожидании своей очереди. В клеть входили по десять человек. Перед тем как войти, надо взять фонарь из будки и жетоны со щитка, которые они должны вернуть после смены. Возвращенные жетоны означают, что шахтеры благополучно поднялись наверх. Наконец подошла их очередь, и после того как рукоятчик[6] три раза подал сигнал, они втиснулись, как сардины в банку, в клеть.

Зажатый между девятью другими шахтерами, Джек почувствовал, как у него перехватило дыхание. Так бывало каждый раз. После двух ударов рукоятчика они уже почти готовы к падению вниз, потому что это было именно падение. Он сглотнул слюну.

Возможно, когда-то это пройдет и дыхание не застрянет в горле. Но он бы не стал ставить на то, что это произойдет. Рядом с ним гундосил, напевая песенку, Мартин. Он всегда так делал. Поначалу Джека бесил этот звук, но теперь ему бы его не хватало. Каждый справлялся со страхом по-своему. Джек ждал. Ну вот, раздался третий удар. Он напрягся, и вот клеть уже со стуком, болтаясь во все стороны, несется вниз. Бен опустил сумку с едой и налетел на Джека.

– Извини, парень, – сказал он, но слова его почти потонули в скрипе и лязге.

Скоро они окажутся на дне, благополучно в этот раз. Толчок – и вот уже они на месте. Вокруг пыль и жара. Вот он, его мир, и он знал его как свои пять пальцев. Он читал Оулд Мод, как книгу, ему был понятен скрип ее сосновых опор, запах угля, шорох крыши, движение воздуха. Он почти ощущал ее настроение, ее капризы и прихоти, вдыхал запах угольной пыли. И все они понимали и чувствовали, как Джек. Братья они были.

Шахтеры ждали, когда подойдет стволовой подземный[7] и опустит заграждение. У Джека на руке висел фонарь. Некоторые разговаривали, кто-то откашливался, чтобы прочистить горло от угольной пыли. Другие молчали. Произносили ли они про себя чудотворные формулы, заговаривая удачу, как это делал он, когда они достигали самого дна? «Он, Джек, зарабатывает хорошие деньги, у него есть марра, и он, Джек, никогда его не оставит, и в их команде есть другие марра, которых он, Джек, тоже не оставит, потому что, если он это сделает, он не сможет спать спокойно, зная, что они – тут, внизу, под полями, под волнами». Во время каждого спуска он повторял про себя эти слова, и до сих пор они охраняли его от беды.