— И ты сам видел, как раскапывают?!

— Ну, да. А что?

— Интересно же!

— Ничего там интересного, сгнившие доски да кучка костей. — Роман начинает сердиться. — Нездоровый интерес какой-то…

— Почему это нездоровый? — Таня надулась. — Просто любопытно. Ром… Ну, Ромчик!

— Нет, и не проси.

— Ну, я просто посмотрю. — Таня умоляюще смотрит на приятеля. — Я мешать не буду, слова не скажу, просто хочу посмотреть!

— Это не раскопки и не эксгумация, — пояснил Роман. — Дело грязное, запах часто бывает неприятный, хоть и времени много прошло, и вид у останков иногда… не так чтоб очень. Тань, нет, и не проси. Не нужно это тебе, просто поверь мне на слово.

— А ты? Тебе, значит, можно?!

— Я не в восторге ни от процесса, ни от результата. Здесь, что ли?

Симе этот разговор неприятен. Она и представить себе не может, как можно разрыть могилу — не фараона какого-то или там древнего скифа, которых раскапывают в научных целях, а вот так взять и раскопать просто захоронение, вытащить оттуда останки, рассматривать, куда-то нести… Она даже думать об этом не может, а уж смотреть на такое — и подавно.

— Ага, здесь. Ну, не прямо здесь, а…

— Да понял я. — Роман вышел из машины и наклонился за памятником. — Перенесем туда инструмент и приступим. Веди, показывай.

Два огромных тополя видны издали.

И снова она не может прийти к Сэмми одна. Но зато теперь есть памятник, который не позволит разрушить могилку Сэмми. Может, кому-то это покажется глупым или ненормальным, но Сима знает: эти люди просто не понимают, что значил для нее Сэмми, и понять не смогут, смысла даже нет что-то объяснять, да и зачем? Никто никогда не сможет понять ее до конца, потому что никто не проживет вместо нее ее жизнь, не почувствует то, что чувствует она.

— Уже становится жарко. — Роман уложил арматуру и развел в тазу раствор. — Народу будет тьма, а место самое что ни на есть бойкое.

Сима знает, что он прав: скоро к реке потянутся горожане — спасаться от жары, они пойдут толпами через полосу деревьев и кустарника, пробираясь к пляжу, и сохранить в целости могилку Сэмми без памятника будет сложно. Сима садится на песок и думает о том, что теперь ее жизнь стала не то чтобы пустой, но вроде как бессмысленной. Все эти годы она заботилась о Сэмми, любила его, а теперь ничего не осталось.

— Я обычно рано встаю, но по воскресеньям люблю поспать подольше. — Она смотрит на памятник и хмурится. — А Сэмми-то привык к ранней утренней глажке. А тут я дрыхну, понимаете, забыв о том, как он прекрасен и вообще зачем я у него в доме живу. И он хватал меня зубами за мочку уха и тихонько тянул. Но его просто нужно было погладить, и он понимал, что я его по-прежнему люблю и меня все-таки стоит держать в доме, и тогда он, успокоившись, укладывался спать дальше и уже спал столько, сколько и я.

— Это самая длинная фраза, которую я от тебя слышала с того момента, как мы познакомились. — Таня улыбнулась. — Ничего, Сима, как-то все образуется.

— Да, коты гораздо удобнее собак — с собакой надо гулять и кормить по часам, потому что собаке, если насыпать много еды, она за раз сожрет и сдохнет от обжорства. А коту можно насыпать гору корма, он встанет, съест немного, ровно столько, сколько ему требуется, потом сходит на лоток, зароет содеянное — и дальше ловит дзэн. — Роман взял памятник и насадил на арматуру. — Все, теперь подождем, пока застынет бетон, чтоб не принесло никого, понимаете? А то испортят мне всю работу.

Он сел на песок рядом с Симой и закрыл глаза. Только сейчас Сима заметила, какой у парня усталый вид, и ей стало стыдно: потащила человека под вечер, не спросив, может ли он поехать с ними, не голоден ли, и вообще!

— Я… знаете, я вам очень благодарна. И памятник чудесный. Вы не думайте, что это блажь, просто…

— Да понимаю я все. — Роман толкнул Симу плечом. — Я же на кладбище работаю, всякого навидался. Смерть — она и есть смерть, горе для оставшихся, хоть кто умрет, всегда есть кто-то, кто плачет по умершему. И я вам так скажу, девки: поистине никчемной должна быть жизнь, если не найдется никого, кто оплачет смерть. Так что, судя по тому, как ты убиваешься, кот этот был достойной личностью и прожил хорошую кошачью жизнь.

— А мышей как ловил на даче! А умный какой был! — Сима должна рассказать, объяснить! — Я когда его увидела — это, знаете, была любовь с первого взгляда! Вот так глянула — и пропала, мое сердце упало к его лапам, да там и осталось. Столько лет мы были вместе, столько всего пережили — и на тебе!

— Нужно мыслить позитивно. — Таня пытается разрядить обстановку. — Позитивное мышление и оптимизм притягивают хорошее. Эгрегор так работает.

Роман хмуро взглянул на нее.

— Знаешь, мне как начинают говорить насчет оптимизма, вспоминается сразу заправка на трассе и семейка такая: кушают, смеются, новый внедорожник на стоянке, а мадам по телефону о позитивном мышлении, и тут тебе сразу и эгрегор, и вообще вся эта долбаная хрень с тренингов, и сама девушка такая очень яркая, при муже и детях — лечит неудачливую подругу. Я жрал и любовался ими. Думал: есть же счастливые люди! И эгрегор им помогает, поди ж ты. Они поели и уехали, а я остался на еще один стейк, кофе и покурить… Километров через шестьдесят — разорванный отбойник, фура на боку и внедорожник, выброшенный метров на двадцать в кювет, — видно, фура споткнулась о разграничительный отбойник, уронила мешок на встречку, он лег от тягача к обочине наискось, и внедорожник по касательной был направлен в правый отбойник и через него — в кювет. Вот. Как слышу слово оптимизм, эгрегор, мышление, моделирование, карта успеха — сразу перед глазами это: бесформенные тела, еще чем-то там за что-то там как-то в своей кашке цепляющиеся, но окружающим уже все ясно, и «Скорая» будет только минут через тридцать, глядя на карту. Потому не надо мне этих материй за оптимизм, пессимизм, фигня это все. Мы можем только предположить, а уж Господь решит, как все у каждого из нас будет.

Они снова замолчали.

За кустами плещется река, в кронах деревьев шумит ветер, теплый песок налип на обувь, руки и одежда тоже в песке, но это не важно, потому что жизнь стала другой, и в этой жизни больше нет Сэмми, зато есть Таня. Вот так внезапно появилась, и Сима пока не знает, что ей с этим делать, потому что ладно бы только Таня, но она каким-то непостижимым образом оказалась прямо в центре большой дружной семьи, а это уж и вовсе непонятно.

Иногда Сима вспоминала мать.

Она прокручивала в голове свое подготовленное бегство — как прятала деньги на своем чердаке, прятала от отчима, конечно. Как планировала все до мелочей, как укрепляла переноску Сэмми, чтобы в самый нужный момент, не дай бог, не оторвалась, например, ручка. Как по одной перетаскивала на вокзал свои вещи в дорожную сумку на колесиках — дорогую, очень практичную и удобную, которую купила тайком, безжалостно истратив крупную сумму, потому что от этих колесиков зависел успех путешествия. И сумка, которую она прямо из магазина отнесла в камеру хранения, свою службу сослужила исправно, не дав Симе выбиться из сил. Хотя у нее было немного вещей, забрать их все она не могла, но и оставить, например, зимние сапоги и куртку тоже было невозможно, потому что — кто знает, как сложится, а потому самое необходимое разрослось до туго набитой большой сумки на колесиках, которую Сима не смогла бы поднять ни при каких стараниях.