люблю сливы. — Она взяла протянутую ей рубаху со сливами и ахнула: — Ах, мои любимые! — и её лицо озарилось радостью восторга, — Трудно представить, что такое чудо может быть здесь.

Она съела несколько ягод, остальные оставила внучке. Я опустился рядом с ними и решил немного отдохнуть. Но только расслабился, как девочка зашевелилась, и, едва открыв глаза, попросила:

— Бабушка, я хочу пить и кушать…

— На вот, поешь ягодок, легче будет, — бабушка отдала малышке сливы, которые в одно мгновение исчезли.

Девочка, как и я, ела, но сытости не чувствовала, мне стало её жаль. И когда, продолжив путь, она устала, я увидел это и взял её на руки. Солнце завершало свой дневной бег. Опускались сумерки. Но солнце! Это я так совсем по земному сказал «свет», исходящий непонятно откуда. Этот свет становился то ярче — наступал день, то угасал — надвигалась ночь.

Эту ночь мы провели под открытым небом. Малышка спала между нами, ей так было теплее. А день… День прошёл в молчании. Женщина не хотела отвечать, мои вопросы оставались без ответов.

Лишь однажды она заговорила, когда девочка спросила:

— Когда мы придём, баба, ещё нам долго идти? Я так устала…

— Скоро, девочка моя; скоро, маленькая. Потерпи. Вот поспим, а утром ещё пройдём немного и будем дома.

— А где дома? — видя, что бабушка разговорилась, малышка осмелилась спросить то, что, видно, давно занимало её мысли.

— Ко мне домой. Мы будем жить вместе.

— А мама, дед, тятя? Они тоже будут с нами?

— Нет, они потом придут.

— А пойдём к ним. Зачем ты ушла от нас? Пойдём к нам жить, мама будет рада, а деда будет цветы твои любимые тебе дарить, а то он их на могилки, зачем-то носит.

— Помолчи, доченька. Устанешь быстро, — только и ответила она, тяжело вздохнув.

Утром мы снова двинулись в путь. Немного пройдя, я заметил заросли малины, и мы все трое радовались находке. Пока собирали малину, малышка немного оторвалась от бабушки, и я решил поговорить с ней.

— Как тебя зовут, малышка?

— Любаша, а бабушка — Вера; она у меня строгая.

Да, насчёт бабушки у меня сомнений не было.

— А куда вы идёте?

— К бабушке, она меня к себе жить взяла.

Больше я ни о чём не успел спросить.

— Ойдате, нам пора! — Оборвала наш разговор строгая бабушка Вера.

Ободрённые сном и завтраком, мы шли легко. Любаша резвилась, забегая вперёд.

— Ну вот мы и пришли, — сказала бабушка Вера, останавливаясь у развилки дорог, — Нам сюда, — указала она вправо, — А тебе идти дальше этой дорогой. Я только внучку ходила встречать, — продолжила бабушка Вера, словно оправдываясь.

Сколько я не спрашивал её, о чём бы ни заговаривал, она молчала, а тут вдруг:

— За доброту твою тебе — спасибо! И на прощание послушай совета: встретишь воду, как бы велика она не была, смело входи и плыви. Не мастери ни плотов, ни лодок. Не поможет тебе это, только хуже будет.

И прежде, чем я успел что-либо сказать, она повернулась ко мне спиной и, взяв малышку за руку, двинулась прочь.

— Спасибо за доброе слово…

И я снова остался один. Меня мучил голод, но я понемногу стал привыкать к нему. Хотелось пить, и я стал искать родничок или речушку. Но безуспешно… Я шёл один, томимый жаждой и голодом. И ещё одна ночь была проведена под открытым небом, только отличалась она от прежней тем, что я был один и голоден, а в довершение ко всему — сильно хотелось пить. Эта ночь была невыносимо долгой. Сон не шёл ко мне. И я всё думал, думал… О чём — не знаю сам, — всё слилось воедино: и хорошее, и плохое.

Темнота стала рассеиваться, когда я почувствовал чьё-то присутствие рядом. Приподнявшись на локте, я присмотрелся. И… о, Господи, «Старичок», тот самый «старичок» … Моё лицо исказила гримаса ужаса, а он:

— Ха — ха — ха! Не то ещё будет… — и исчез.

Если бы не запах от начищенных сапог, я бы подумал, что мне это привиделось.

Всю усталость сняло, как по волшебству. Но голод и жажда становились всё сильней и сильней. И я шёл, утешая себя мыслью: «Где-то там вода большая или малая; я могу испить, прежде, чем плыть, — станет легче…»

Не знаю, сколько времени я так шёл. День угасал, уходила ночь, и снова день мерк, и снова светлела ночь. Ни единого живого существа! Я ничего не мог найти — ни воды, ни еды. Я только тратил силы на эти поиски. Пробовал жевать траву и листья с деревьев, но сделал себе только хуже: сок жёг горло.

Не знаю, день ли был или ночь. Но «старичок» виделся мне чётко, хоть и темнело в глазах. Он держал какой-то сосуд в руках и тонкой струйкой лил воду наземь. Я лежал ничком и не мог сдвинуться с места… А он хохотал жутким хохотом, от которого шевелились волосы.

— Что, голубчик, занемог! Ха — ха — ха!.. — и он снова исчез.

Не брежу ли я? Да нет, передо мной тёмное пятно на земле. Всё-таки это была влага! Собрав все силы, я сделал рывок и уткнулся лицом во влажную землю. «Господи, — взмолился я, — дай мне силы встать и найти воду! Богородица, помоги мне!» И откуда взялись силы! Я встал и пошёл. Меня мотало от слабости из стороны в сторону, но я шёл… Мне словно ветер дул в спину, помогая идти.

И…. о, чудо! Я увидел реку! Но вода в ней была темна. Испытывая невообразимую радость, напрягая остатки сил, я спешил к ней. «Вода! Вода!» — мельтешило в голове.

Когда же я подошёл к реке, то увидел: вода тёмная, сероватая. И как-то не видно дна даже у края. Зачерпнув пригоршню воды, поднёс к лицу, но умыться не смог! Вода показалась мне свинцово-тяжёлой, и я непроизвольно стряхнул её с рук; мелкие шарики жидкости скатывались с пальцев, падая в реку, бесследно исчезали, не оставляя ни единого круга от удара капелек.

Я посмотрел вдаль. Река не была большой. Ведь вырос я близ Волги! Близ реки могучей и великой! Вспомнились слова бабушки Веры: «… встретишь воду, как бы велика она ни была, смело входи и плыви…» Если б я так не устал, не задумываясь, вошёл бы в воду. Но жажда, теперь она мучила меня больше, чем голод!.. Я решил поискать на берегу, может, найду что-нибудь попить. Всё безуспешно. Идя, как мне казалось вверх по реке, хотя трудно