– А можно с тобой? – это робко спросила Таня.

Вот черт, только романтической прогулки ему и не хватало.

– Нет, оставайся в лагере, – ответил Веретьев чуть резче, чем это было необходимо.

Таня тут же покорно повесила голову и отошла в сторону. Черт-черт-черт, черт бы побрал эту ее проклятую покорность.

– Один, что ли, собрался? – сухо уточнила Надежда.

– Леньку возьму, – сдался Веретьев, понимая, что одного его вряд ли отпустят.

Непонятно, что беспокоило ребят больше – исчезновение Головина или нервозность командира, и Веретьев ругал себя за то, что в мирной обстановке утратил привычную невозмутимость, в военную годину не раз спасавшую ему жизнь.

Обрадованный Ленчик быстро доел свою кашу и ринулся снова натягивать сапоги.

– Надежда, – позвал Веретьев.

Пожилая женщина подошла поближе, чтобы никто другой не мог слышать их разговора, кивнула сосредоточенно, мол, слушаю.

– Если Пашка вернется, сразу звони. И это, присмотри тут за Ольгой. Не нравится мне все это.

– Поняла, – коротко ответила Надежда.

Защитный костюм, куртка с капюшоном, резиновые сапоги, спутниковый телефон, карта, нож. Пожалуй, все было готово для того, чтобы двинуться в путь.

– Флягу возьми, – кинул Веретьев Ленчику, по привычке ощупывая парня глазами, правильно ли оделся, все ли взял. – Ребята, мы через час вернемся. За старшего Игнат, Надежда на подхвате. Все, Лень, пошли.

Перед тем как скрыться между деревьями, Веретьев в последний раз обернулся. Все члены отряда занимались своими делами. Кто-то накладывал добавку каши, кто-то шумно пил чай, кто-то развешивал сушиться носки, кто-то разговаривал с родней по телефону. И только три пары глаз тревожно смотрели им вслед.

Татьяна, Надежда, Ольга.

К утру от ночного дождя не осталось и следа. Из-за закрытой ночью форточки в комнате было душно, и, проснувшись, Ирина первым делом распахнула ее настежь, впуская в дом свежий, еще пахнувший недавней грозой воздух. Деревенская улица при свете дня выглядела спокойно и совсем нестрашно. Чего это она, спрашивается, ночью так испугалась?

Ирина хорошо знала, какими пустыми и незначительными бывают ночные страхи и как легко они развеиваются при первых же солнечных лучах. Она не понаслышке представляла себе, каким тяжелым медведем наваливаются на грудь тревога и неуверенность, особенно если проснешься между тремя и четырьмя часами ночи. Она даже читала как-то, что именно в это время, как правило, уходят из жизни хронически больные люди, потому что у души в этот час не остается сил на сопротивление.

Час совы, кажется, так называлось это время.

Ванечка еще спал, сладко-сладко. Вот и хорошо, вот и славно, и не надо его будить.

Ирина заправила постель, натянула спортивный костюм, умылась на кухне из висящего там рукомойника, стараясь не греметь дровами, растопила в кухне печь, поставила на электрическую плитку кастрюльку с молоком, чтобы сварить утреннюю кашу для себя и сына.

Отчего-то ей страстно захотелось творога, рассыпчатого, деревенского, каким кормила ее в детстве на завтрак бабушка, однако нынче никто в округе не держал ни коров, ни коз, молоко Полиект Кириллович привозил из соловьевского магазина. Ирина однажды и творог заказала, но был он такой сухой и невкусный, что Ванечка отказался от еды наотрез, да и сама Ирина, как ни давилась, съесть намешанную со сметаной бурду не смогла, отнесла куликовским собакам. Из остатков творога она нажарила сырников и больше его не заказывала.

Опытным путем выяснилось, что сынишка любит чай со смородиной, поэтому, еще раз заглянув в комнату и убедившись, что Ванечка по-прежнему крепко спит, Ирина натянула резиновые сапожки и выскочила во двор, чтобы быстренько добежать до огорода и нарвать свежих листиков.

Земля после дождя была влажной, жирной, и Ирина порадовалась, что сегодня можно будет точно не озабочиваться поливом. Она отвернула щеколду на ведущей в огород калитке, заскочила внутрь, ловко пробежалась между грядками, стараясь на оскальзываться на мокрой земле. Так, четырех листочков на чайничек хватит, а вечером они заварят свежего чаю.

Она повернулась, сделала пару шагов обратно к калитке и замерла, разглядев отчетливый след сапога в аккурат под окном в комнату, тем самым окном, у которого стояла Ванечкина кровать. Сердце тут же затрепыхалось где-то в горле, руки стали влажными, а ноги в натянутых без носков сапожках тут же заледенели, хотя утро было по-летнему теплым.

Значит, ей не привиделось, значит, ночью вокруг ее дома ходил кто-то чужой. Судя по размеру следа, чужак был мужчиной.

Что же делать? Бежать к Куликовым, чтобы узнать, не слышали ли они что-нибудь? Но как оставить ребенка в доме одного? А если злоумышленники похитят Ваню, тем более что они обещали сделать именно это, если Ирина не выполнит их требования. А она не выполнила, да еще и сбежала, в слепой надежде, что ее не вычислят, не найдут. Получается, вычислили и нашли?

Она опрометью кинулась в дом, дрожа, заперла дверь на засов изнутри, хотя делала так только на ночь. Не снимая сапог, бросилась в комнату, где все так же спал сын. От произведенного ею шума мальчик проснулся, сел в кроватке, улыбнулся, увидев маму.

– Доблое утло.

Спросонья он был теплый и очень вкусно пах. Ира присела на край кровати, прижала к себе маленькое тельце. Сын тут же обвил ее шею ручками и довольно засопел в ухо.

– Ваня хочет молока.

Иногда он говорил о себе в третьем лице, и обычно Ира поправляла его, но сейчас не стала. Какая разница? Главное, что он здесь, рядом, живой, здоровый и невредимый. Изнутри рвалась паника, но Ирина решила не давать ей шанса. Если за ночь ничего не произошло, значит, время позавтракать у них точно есть. Сейчас они выпьют молока, съедят кашу, потом попьют чаю со смородиновыми листочками, а потом, не спеша и не пугая ребенка, Ирина дойдет до соседей, убедится, что с ними все в порядке, и задаст все интересующие ее вопросы. А бежать сломя голову не стоит.

Она старалась, чтобы ее движения были плавными, дыхание несбившимся. Наверное, получилось, потому что Ванечка не замечал снедающей мать тревоги, весело умылся, потому что его очень увлекали действия с рукомойником и плеск воды, с аппетитом позавтракал, с озорным любопытством выскочил на крыльцо, после того как Ирина с некоторой внутренней дрожью отперла засов.

– На лечку пойдем?

– Нет, сыночек, на речку сходим попозже. Пока давай дойдем до тети Светы и дяди Пола, узнаем, как у них дела.

– А как у них дела?

– Не знаю. Ночью был сильный дождик, вот я и хочу узнать, все ли в порядке.

Несмотря на то что сын был еще совсем маленьким, Ирина всегда разговаривала с ним серьезно, стараясь максимально подробно объяснять смысл своих действий. С ней в детстве родители поступали так же, не уговаривали, не запрещали, не требовали, а объясняли, и она была уверена, что только так и правильно, и никак иначе.