Погасли глазницы черепа.

– Сжечь дотла, – хрипло произнес он. – Кое-кого я бы и сжег дотла, пожалуй…

Он замолчал. Василиса ждала терпеливо, все разглядывая Кощея в зеркале.

– Да только Кощей твой не меньшее зло, – наконец продолжил Найден, вынырнув из воспоминаний. – Я вижу, что он делает. Ты уже готова отдать ему свое сердце, а он желает лишь одного – сделать его таким же черным, как его собственное! Сделать тебя колдуньей! Для того и искушает заданиями своими да обещаниями сладкими!

– Да если бы колдуньей можно было стать лишь по своему желанию! – воскликнула Василиса и расплакалась.

Горько ей стало. Поняла она, что больше всего хотела бы, чтобы Найден оказался прав и Кощею было хоть какое-то дело до нее. Только надеяться ей было не на что. Обычная она совсем, нет в ней ничего колдовского.

Глава 7

– Что с тобой, Василиса? – испугался Найден, не в силах сам на ее коленях повернуться. – Ты плачешь… слезы… такие настоящие и такие горькие!

– А что? – сквозь слезы произнесла Василиса. – Зло не плачет? Или просто я еще не совсем зло, так выходит, да?

Она вытерла лицо рукавом, вздохнула тяжело, развернула череп к себе глазницами. Хоть и страшно ей было, что снова разозлится Найден и спалит ей глаза своим светом, да только говорить с гладким желтоватым костяным затылком было куда страшнее. Пусть хоть пылающие глаза, чем одна кость.

– Если он и хочет меня сделать колдуньей, то лишь для того, чтобы мне было куда уйти, – призналась она честно, как думала. – А то я ведь хоть служанкой-невидимкой, хоть ключницей, хоть конюхом готова остаться. Лишь бы не возвращаться в свою деревню, в родной и когда-то любимый дом!

Зря утиралась Василиса: слезы полились еще сильнее.

– Как жаль, что я не колдунья, – сквозь слезы пробормотала она. – А вот мачеха моя – настоящая ведьма!

Она прикусила язык, вспомнив, с кем говорит, но было уже поздно. Череп сам развернулся к зеркалу и приказал:

– Покажи, почему Василиса домой возвращаться не хочет.

А зеркальце и показало. И не дом, каким его Василиса оставила, а как в него вошли Милица с дочерями; как переместилась лежанка родной дочки купца-хозяина в самый угол; как с раннего утра, еще до восхода, гнали Василису работать; как бывали дни, когда она съедала разве что корочку хлеба, стесняясь просить у тетки или жаловаться батюшке; как делила скудную снедь с куколкой; как ночевала в хлеву, греясь о корову.

И Василиса смотрела с ним. Теперь она знала то, о чем только догадывалась, – ее иголочки, что дарил отец, ровные и тонкие, для работы с кружевами, стащила Белолика, а вот в постель ей их сунули через пару дней они уже вдвоем с Властой. Как искололась тогда во сне Василиса! Власта путала ее пряжу, Белолика пачкала ее платья. А сколько раз они обе пытались украсть куколку – и не счесть! Даже Милица пару раз пыталась коснуться куколки, но с шипением отдергивала руку.

А потом и того страшнее стало Василисе. Уж не думала она о таком, не гадала. И не увидела, не поверила бы чужим словам, решила бы, что наговоры! Да только варила ночами в хлеву Милица отвар из белены да лютика едкого, корня ландыша, ягод вороньего глаза да листьев веха. И вот это варево сестрицы Василисе в похлебку подмешивали!

И как жива осталась? Она вскрикнула от ужаса и зажмурилась, а череп только шикнул, мол, смотри! И Василиса смотрела. Как кормит она сама куколку первой, а та незаметно от хозяйки и приживал злобных дует на похлебку, и Василиса все съедает до последней ложки, но ни животом не мается, ни с лица не спадает. Злятся сестры, чернеет от злости мачеха, а Василиса не замечает даже.

И вот наконец очередной раз уехал батюшка, и в самый непогожий день затушили сестры весь огонь в доме и выгнали Василису в лес за навьим огнем, прямиком к Кощею.

Потухло зеркало. Устало или все показало – кто его знает. Молчала Василиса, раздумывая, что ей теперь делать и как своей куколке кланяться и матушке покойной благодарность посылать. Молчал и Найден, правда, он прервал тишину первым:

– Прости, Василиса, – безжизненным голосом произнес череп. Сейчас он как никогда выглядел мертвым, Василиса даже испугалась, вот если череп умрет, то с кого Кощей спросит? – Не знал, что твое горе я принес. Я недосмотрел, какими мои дочери выросли, – я речи медовые Милицы слушал и не понял, какая она на самом деле. Когда мысленно клял и жалел того купца, за которого она после моей смерти замуж пошла, я и думать не мог, что пострадает кто-то еще. Я виноват перед тобой.

Василиса вздохнула. Поднялась с лавки, одной рукой придерживая череп, а другой – зеркальце, отнесла удивительную вещицу на место и спрятала под подушку, а череп понесла вниз.

– Ты уже помог мне, не дав уснуть, – лгать, что она не винит Найдена, не хотелось. – Дом Кощея и правда зловещий, стонет и скрипит ночами, теперь я это вижу. Но я все равно не боюсь, мне просто не по себе здесь. Может, со временем привыкну?

– Может, – эхом откликнулся Найден, больше не собиравшийся спорить с Василисой.

– Хорошо бы мне стать колдуньей, – размечталась Василиса. – Я бы помогла Кощею в его царстве. Мертвяки живые не по мне: они и кровь пьют, и мясо рвут. Страшные! Игоши того ужаснее, да еще на детишек маленьких похожи – оторопь берет, как их видишь. Может, мне командовать пнями замшелыми или огоньками блудячими? Нет-нет, не подсказывай, Найден! Как знать, вдруг я бы смогла устроить так, чтобы болезни были заняты чем-то внутри царства и выбирались пореже? А самых послушных я бы напускала на отравителей, чтоб их как в зеркальном отражении мучило то, что они другим людям приготовили, да и сторицей отдавалось!

Она сжала кулаки и нахмурилась. Отчего-то в груди что-то сжалось, распрямилось и словно лопнуло с легким звоном.

– Мою матушку отравили, – глухо произнесла Василиса. – Милица с Белоликой и травили, долго и осторожно, чтобы никто не заметил.

– Однажды ты должна была это узнать, – вздохнула куколка, так долго молчавшая до этого момента, что Василиса и забыть успела, что за пазухой держала ее.

Громыхнул гром, сверкнула молния. Свет от нее отразился в стеклянных глазках куколки и на блестящем черепе. Полил дождь.

– Вроде бы на небе не было ни облачка, – озабоченно произнес Найден. – Так