Поскольку Леону, как гражданскому, ни при каких условиях не разрешалось использовать служебный телефон, он, несмотря на строгий запрет врача, потащился через четыреста ступенек вниз в городок и на почтамте попросил соединить его с ратушей Сен-Люка-на-Марне; там не ответили, и он позвонил на вокзал.

После шума, скрипа и последовательных соединений трёх телефонисток, трубку сняла мадам Жозианна, и Леону пришлось несколько раз повторить своё имя, прежде чем она поняла, кто звонит. Она впала в слезливое ликование, называла его своим прелестным ангелом и хотела знать, где, ради всех святых, он пропадал всё это время, она не давала ему и слова сказать, она приказывала ему немедленно вернуться домой, поскольку все переживают за него, хотя, по правде сказать, все уже перестали переживать, он должен понять, пять недель прошло с его бесследного исчезновения, а поскольку от него не поступало никаких вестей, то все считали, что он с большой вероятностью – как Маленькая Луиза, с которой его видели уезжающими из города, что он, как и бедная маленькая Луиза, в последнем немецком наступлении в конце мая, в последнем немецком наступлении после четырёх лет войны, представьте только, какая досада, ведь теперь-то ясно, что бошей отбили назад, за Рейн, в расплату за семидесятый и семьдесят первый, исход войны уже практически решён, поскольку американцы с их танками и солдатами-неграми…

– Что с Луизой? – спросил Леон.

Мол, все в городке смирились с тем, что Леон каким-то образом попал под немецкое наступление 30 мая, поэтому, кстати, на его должность телеграфиста, хотя ей тяжело об этом говорить, пришлось взять другого человека, работа ведь не ждёт, но это не мешает ему вернуться домой – у мадам Жозианны он всегда найдёт тарелку супа и место для ночлега, а всё остальное устроится.

– Что с Луизой? – спросил Леон.

– Вот ведь паскудство… – вздохнула мадам Жозианна с непривычно грубоватым подбором слов, растягивая гласные, как будто желая отсрочить неизбежный ответ.

– Что с Луизой?

– Послушай, сокровище моё, маленькая Луиза погибла при бомбёжке.

– Нет.

– Да.

– Ч-чёрт.

– Да.

– Где?

– Я не знаю, мой хороший, никто не знает. Её сумку и удостоверение личности нашли на просёлочной дороге между Аббевилем и Амьеном. Понятия не имею, что она там делала. Говорят, что в её сумке были только буёк и четыре раковины от гребешков, а удостоверение было в крови. Так ли это на самом деле, я не знаю, ты же знаешь, мой ангел, люди много болтают.

– А велосипед? – спросил Леон и тут же устыдился своих бесконечных расспросов. Мадам Жозианна тоже удивлённо промолчала, а потом продолжила своим тактичным тоном:

– Нам всем очень жаль, мой малыш Леон, все в Сен-Люке очень любили Луизу. Она была святой, действительно, святой Леон, ты ещё тут?

– Да.

– Ты ведь вернёшься домой, сокровище моё? Постарайся успеть к ужину, у нас сегодня рататуй.

Леон и в самом деле прибыл на вокзал Сен-Люка к ужину. Он дал мадам Жозианне расцеловать себя, накормить, осыпать ласковыми именами, потом она переодела его в чистую одежду и отругала за то, что он бледный и тощий, как смерть. Начальник станции Бартельми, со своей стороны, хотел, пока Жозианна на кухне мыла посуду, взглянуть на свежие рубцы Леона и расспросить о немецком военном самолёте того июньского утра, о бомбовой воронке на дороге и о длине юбок канадских медсестёр.

Но поскольку ни он, ни Жозианна не могли ничего рассказать о Луизе, после кофе он извинился и пошёл прогуляться по платановой аллее, чтобы расспросить болтунов в кафе «Дю Коммерс». Когда он вошёл в заведение, его чествовали так, будто он восстал из мёртвых, говорили наперебой, заказывали перно «для всех», за которое потом никто не хотел платить; но когда он завёл речь о Луизе, они стали неразговорчивыми, смотрели в сторону, крутили сигареты и набивали трубки табаком.

И мэр, которого Леон застал на следующее утро в ратуше, тоже не дал ему никаких сведений.

– От имени всего города и военного министерства мы все глубоко сожалеем о кончине маленькой Луизы, – сказал он в своей привычной официозной манере, разглаживая, однако, совершенно по-хозяйски несуществующую скатерть на письменном столе. – Эта славная девушка много сделала для отечества и для родственников наших героев войны.

– Несомненно, месьё мэр, – сказал Леон, раздражаясь от помпезного тона старика. Он впервые заметил, что шея у мэра, как у индюка, и синий с прожилками нос, как у его коллеги из Шербурга. – Но разве достоверно известно, что…

– Боже мой, сын мой! – воскликнул мэр, которому казался неуместным интерес, с которым парень осведомляется о его Луизе. – Факты на лицо, любые сомнения исключены.

– А разве её тело… нашли?

Мэр утонул в своём кресле и запыхтел, отчасти из-за грусти по круглым грудкам Луизы, а отчасти от злости на настойчивость этого юнца и из ревности, поскольку должен был делить с ним свою нежную память по ней.

– Не спорь, мальчик мой.

– Её тело нашли, месьё мэр?

– Мы сами надеялись до последнего…

– Нашли ли тело Луизы, месьё мэр?

– Мне не нравится, что ты сомневаешься в верности моего слова, – отрезал мэр с невольной резкостью. Чтобы заставить парня замолчать и одержать окончательную победу, он по внезапному наитию открыл ему, что останки маленькой Луизы, которые смогли найти вокруг сумки, согласно сообщению военного министерства, были захоронены в братской могиле.

– Я благодарю вас, месьё мэр, – прошептал Леон. Его лицо побледнело, а тело, только что напряжённое и готовое к прыжку, бессильно обмякло. – Известно ли, где находится эта…

– К сожалению, нет, – сказал мэр, который теперь начал испытывать сострадание к юноше и стыд за свой триумф. Конечно, по его ощущениям, он не то чтобы наврал, а только выдал догадку, граничащую с уверенностью, за достоверный факт; но поскольку он был в глубине души искренним человеком, он многое бы отдал, чтобы взять назад слова, сорвавшиеся с языка. Сейчас он пытался спасти то, что ещё можно было спасти.

– На войне всё кувырком, ты понимаешь? Голову выше, я всегда говорю. Что было, то прошло, посмотрим, что принесёт нам жизнь. Что у тебя сейчас в планах, куда ты пойдёшь?

Леон не ответил.

– На твоё место на вокзале должны были найти кого-то нового, ты же понимаешь. Ты будешь снова что-то искать, могу ли я тебе помочь?

Леон встал и начал застёгивать куртку.

– Давай-ка посмотрим, я получил сегодняшней почтой новый список мест от Военного министерства. Скажи мне, что ты умеешь?

Как оказалось, судебной полиции на набережной Дез Орфевр в Париже срочно требовался надёжный специалист связи с многолетним опытом работы с азбукой Морзе, начало работы: немедленно. Мэр схватил телефон, и на следующий день в восемь часов семь минут Леон сел на ранний поезд до Парижа.