всю ночь, словно готовилась к встрече с принцем.

Катька была неплохая ровно до своего полового созревания, у нее из всех нас пятерых у первой пошли месячные в четырнадцать лет.

– Не понимаю, чего он в тебе нашел, нормальный мужик, красивый, а на тебя смотреть страшно. Но зато хоть пожрем, да, Корнилова, ты ведь поделишься?

Сегодня выходной, а значит, Самохина не просто так накрутила кудри. Я не хочу с ней спорить и вновь бить лицом о тумбочку, мне потом достанется больше, в тот раз кровищи была целая лужа, Нина говорит, три раза воду меняла.

– Катя, а ты еще не забыла свой сломанный под Новый год нос? Так Арина тебе напомнит, а не она, так я. И тебя что, саму плохо кормят?

Моя Нинка заступится, а мне осточертело все вокруг: эти стены, запах хлорки, скрип двери, вечные сквозняки – я хочу на свободу, я хочу жить по своим правилам, точнее без правил.

Через две недели выпускной, за окном июнь, Костя обещал, что мы поедем на море. Я вырвусь из этих стен, из состояния обреченности и обязательно буду счастлива. Надо только Артемку спасти, но Костя поможет, он обещал.

– Ой, Нина, ты бы молчала.

– А чего это я должна молчать? Шлюха из нас ты.

– Рот закрой, овца!

Смотрю на себя в зеркало, глаза горят, волосы распущенные, как он любит. Облизываю и кусаю губы, они становятся влажными и яркими. Я влюблена, точно это знаю, и мы будем вместе, несмотря на разницу во всем.

– Давайте вы вдвоем заткнетесь или уже забыли, кто вас отмазывает от гостей? Хотя некоторые так и лезут в дерьмо.

Девочки притихли, Катя смотрит с вызовом, Нина пожимает плечами, мол, ну дура, что с Самохиной взять? Нинка влюблена в моего брата, он приходит часто, а она сияет около него, я понимаю ее состояние, но Артем совсем не тот, кто ей нужен, пропадет с ним. Он уже пропал. Нехорошая компания, кражи, угоны, алкоголь, наркотики, он так и не простил родителей, даже на могилу к ним ни разу не ходил.

Девочки больше не спорят, но это ненадолго, если Катя завелась, то это закончится скандалом, или Выдра вызовет всех и расскажет в красках, кто они такие и что в итоге из нас всех выйдет.

Директриса, конечно, боится покровителей, но не до такой степени, чтоб разлагать дисциплину и не держать нас в узде. Наверно не зря ее боятся и уважают, но я не хочу вспоминать ее всю свою оставшуюся жизнь.

Женщина, стоя у окна, проводила меня внимательным взглядом, ничего не сказала, лишь поджала губы. Представляю, как я ей осточертела, но у нас это взаимно.

Стараюсь идти медленно, но не получается, длинный коридор, два этажа вниз, крыльцо, теплый ветер в лицо, запах сирени, черный автомобиль за высоким кованым забором.

– Привет, – тихо здороваюсь, словно голос пропал.

Мужчина за рулем откладывает телефон, смотрит на меня, улыбается. Мне иногда кажется, что Костя носит маску, что их у него много, он может быть приветливым, но в то же время жестким.

– Привет, моя рыжая лисичка.

От этих слов щемит в груди и разливается тепло. Костя, точнее, Константин Андреевич, как я зову его при всех, поправляет прядь волос, едва касаясь лица костяшками пальцев.

Он крепкий, высокий, мужественный, красивый, тогда я считала именно так, а еще благородный. Господи, я бы хотела жить вечно в той иллюзии, не снимая розовых очков, быть беспросветной дурой, я согласна, но так, увы, не вышло.

– У тебя скоро день рождения, какой ты хочешь подарок?

Вытирая вспотевшие ладони о джинсы, на несколько секунд опускаю глаза, но снова смотрю мужчине в лицо.

– Хочу почитать дело своих родителей.

Его взгляд меняется, теперь он колкий и неприятный, я знаю его, я видела, как он таким взглядом смотрит на других. Его боятся, даже Выдра всегда расшаркивается и закрывает глаза на мои отлучки.

– Нет. Там нет ничего для тебя интересного.

– Но мне важно, мне нужно знать, как это произошло.

– Тебе важно знать, сколько раз твой отец взмахнул молотком и на каком ударе проломил твоей матери череп? Тебе это важно знать? – тихо, но в ушах закладывает.

Эти слова сами звучат подобно ударам, я вздрагиваю, в ушах шумит кровь, перед глазами пятна крови и звук ломающихся костей.

– Арина, ты пойми, я буду делать для тебя все – все, что в моих силах, чтоб уберечь и оградить от подобного. Это грязь и зло, она не должна касаться мою славную девочку. И не проси меня об этом больше никогда. Ты меня поняла, Арина?

В чем-то он прав, что я могу там увидеть – правду, в которую отказываюсь верить?

– Ты услышала, что я сказал?

Костя берет двумя пальцами мой подбородок, заставляет смотреть в глаза, они у него темно-карие, иногда черные, что становится не по себе.

– Да.

– И запомни, моя славная лисичка, я всегда знаю, что лучше для тебя, нужно только слушаться и быть хорошей девочкой. Мы договорились?

Так было потом часто, каждый мой протест гасился принятием его точки зрения и беспрекословным повиновением, от меня ждали именно этого. Но так было не всегда.

С тех самых пор не люблю и не выношу, когда на меня давят и приказывают, а еще манипулируют и прогибают. Мой юношеский бунт не пройдет никогда.

Возвращаюсь в настоящее, Тихон медленно отстраняется от меня, губы покалывает, на языке вкус крепкого кофе, полные легкие дыма и пряностей.

– Я не собачка и не выполняю приказы, – говорю тихо, уже без вызова, хочу, чтоб до него дошло, что он мне не хозяин, хоть и хозяин всего города.

– А я еще не приказываю.

Холодный тон, пальцы сжимают плечи, я его немного выбешиваю, это ожидаемо, но нужно отдать ему должное, он лишь раз пытался начать меня ломать, когда в участке грозил другими методами и общей камерой.

– Зачем я тебе? Ты ведь все узнал.

У него красивые глаза, голубые, но сейчас в них плещется грозовое море.

Когда-то я Никифорову задала этот же вопрос, он ответил, что я по определению принадлежу ему и всегда принадлежала – с самой первой минуты, как он увидел меня. Я задавала этот вопрос еще много раз, всегда с другим подтекстом, но ответ был один и тот же, менялось лишь его восприятие мною.

– Нет, я ничего не узнал, ты мне сама расскажешь.

– Потому что ты должен все обо всех знать?

– Верно.

– Я ведь могу