– Прекрати, – отмахнулся Валентин. – Ты просто завидуешь, сам говорил, там интересно, вот и обиделся, что не тебя позвали.

– Посмотрим, что он предложит через месяц, пока что его дар так щедр, что пугает, – согласился Джакомо.

– На глупца он не похож… Так что береги себя, Валентин! И не поворачивайся к графу спиной.

Валентин набросился на брата с кулаками, Лоренцо, смеясь, выскочил в коридор. Джакомо задумчиво почесал рыжую бороду, а потом, так ничего толком и не придумав, вернулся к счетовым книгам.

– Мадонна! – художник опустился перед Джованной на колени, чтобы поправить складки на подоле, да так и остался у ее ног, с благоговением глядя на девушку.

Джованна терпела. Лоренцо Медичи только что вышел, а Валентин, закончив позировать в качестве ангела, сидел в углу, наигрывая что-то на лютне. В мастерской было натоплено, а под покрывалом, спадавшим ей на плечи, и вовсе жарко. Но Джованна была терпеливой моделью. Она послушно смотрела в заданном направлении, стараясь не замечать восхищения, с которым взирал на нее пожилой художник. Его ученики работали тут же, от запаха красок немного кружилась голова, но Джованна уже привыкла к нему.

В этот момент отворилась дверь, вошел мальчик-посыльный со свертком.

– Госпожа, это вам.

Валентин взял посылку, подошел к Джованне и развернул.

– Это книга. Томик Петрарки. С закладкой.

Он открыл и прочел:

Я лицезрел небесную печаль,

Грусть: ангела в единственном явленье.

То сон ли был? Но ангела мне жаль.

Иль облак чар? Но сладко умиленье.

Затмили слезы двух светил хрусталь,

Светлейший солнца. Кротких уст моленье,

Что вал сковать могло б и сдвинуть даль,-

Изнемогло, истаяло в томленье.

Все добродетель, мудрость, нежность, боль

В единую гармонию сомкнулось,

Какой земля не слышала дотоль.

И ближе небо, внемля ей, нагнулось;

И воздух был разнежен ею столь,

Что ни листка в ветвях не шелохнулось.*

Джованна слушала. Когда Валентин замолчал, в мастерской было слышно лишь движение художников.

– Это от него. Графа делла Мирандола, – тихо произнесла Джованна.

– По крайней мере, – нарушил молчание Валентин, – он не выбрал стихи про любовь. Ну… я хочу сказать… весь Петрарка про любовь, а он выбрал сонет, который вполне подходит, чтобы сделать тебе комплимент. Кажется, хочет сказать, что ты его впечатлила не только лицом, но и умом. Пьеро Медичи такое и не снилось. Как и всем этим воздыхателям, что пытаются передать тебе письма и записки.

– Может быть.

– Сестрица, что такое? – Валентин нахмурился и закрыл книгу.

– Я сама не знаю, Валентин. Мне его внимание приятно. Он вчера говорил со мной так… открыто. И сонет лишь подтверждает, что человек он умный и ко мне испытывает уважение. Но…

Валентин опустился у ее ног, как недавно художник, и взял одну ее руку в свои ладони. Она была ледяной: сестра сильно волновалась. Лицо ее сохраняло нейтральное и отрешенное выражение, но его было сложно обмануть.

– Он чем-то напугал тебя? – хрипло спросил Валентин, прижимая руку сестры к губам. – Оскорбил? В чем дело, Джованна?

– Нет. Ни то, ни другое. Но я сама не знаю, что со мной. Наверно, я просто слишком напугана излишним ко мне вниманием и повсюду вижу опасность. Меня смущает его странное предложение с квасцом. Словно он что-то задумал. А когда я поразмышляла, то сама же и отказалась от этой мысли: к чему он ему, и в самом деле, если граф занят философией и науками.

– Знаешь, Лоренцо думал, он проявляет интерес ко мне. И я тоже сначала так решил, а вчера он прислал Лоренцо в подарок сокола. И мы совсем запутались. Возможно, все как он и сказал: граф хочет получше узнать нас, прежде чем заключать договор.

– Ты прав, – Джованна улыбнулась.

Альфонсина, жена Пьеро Медичи, осторожно подкралась к кабинету мужа. Громкий хохот хозяина и его приятелей на мгновение отпугнул ее, но, закусив губу, она заставила себя прислушаться к разговору. Уже некоторое время она замечала, что Пьеро ведет себя странно. Он поменял церковь, ходил часто в цех Боттичелли, встречался с приятелями, запираясь в кабинете. Альфонсина догадывалась, в чем причина первых двух явлений: весь город только и говорил о том, что на празднике у Медичи была открыта новая краса Флоренции. И потому-то муж ходил в ту же церковь, что и семейство Альба. Она уже говорила тайно с деверем Джованни, и тот охотно согласился, что дело пахнет скандалом. Поэтому Великолепный устроил взбучку сыну, после чего Пьеро перестал ходить в церковь семейства Альба. Боттичелли опередил Альфонсину в пункте с мастерской, сам объяснил Лоренцо, что юная Альба и ее брат отказываются позировать при зеваках. И самого художника, и учеников это все сильно отвлекает. Великолепный теперь наведывался без предупреждения в мастерскую, чтобы проверить, следует ли его приказу не ходить туда сын.

А вот эти странные собрания и обсуждения вполголоса никто прервать не мог. И Альфонсина, мучимая тяжким предчувствием надвигающейся беды, пыталась выяснить из разрозненных фраз, о чем говорят Пьеро и его товарищи. Но до нее мало что долетало. Они говорили вполголоса, и только взрывы смеха раскатывались по коридору с грохотом пустой бочки.

Альфонсина с грустью прикрыла глаза. Если бы она только могла крутить мужем, как захочет! Но тот во всем слушался своих приятелей, пропуская мимо ушей советы жены. И как, спрашивается, может она повлиять на него? Свекор не раз мягко намекал, что она должна стать главой семьи, но Альфонсина при всем своем сильном характере и опыте жизни при дворе в Неаполе не могла подчинить пустоголового мужа. Она попыталась даже манипулировать им в постели, но и тут потерпела крах: он просто завел любовницу. А с тех пор, как родилась дочка, он и вовсе к ней не подходил. Не то чтобы Альфонсине было нечем заняться… Она взяла на себя благотворительность дома Медичи и также вкладывала деньги в благоустройство женского монастыря. Она занималась дочерью и домом. Но, конечно, ее живой ум без конца продумывал стратегию привлечения мужа.

Лоренцо Великолепный дал ей понять на днях, что болен. И страх овладел Альфонсиной. Если Пьеро Медичи не возьмется за ум, если ни она, ни советники Лоренцо не смогут повлиять на него, то власть Медичи окажется в опасности.

Потому-то Альфонсина и боялась скандала: только бы вычислить, в чем тут дело, только бы поймать хоть намек… Она бы поговорила с братом мужа, а уж он нашел бы управу на Пьеро. По правде сказать, ей повезло, что Джованни находился сейчас во Флоренции, но вскоре он уедет за кардинальской шапкой, а там и вовсе покинет Флоренцию ради работы в Риме. Но сейчас он мог повлиять на брата…