Он подбежал ко мне и дважды гавкнул. Однако я не придал этому значения. В садке у меня барахтались десятка два плотвиц.

Через минуту он опять подбежал ко мне и снова дважды гавкнул. Теперь он многозначительно смотрел на меня, глотая слюну. Но тут я подсёк хорошую плотву. Я выбросил рыбу на траву, положил в садок, и все мои мысли были там, в быстрой струе воды с резвыми плотвицами.

Когда я вернулся к палатке, то убедился, что остался без приготовленной ещё с вечера каши. Крышка котелка валялась на траве, а в котелке было пусто.

Я начал ругать Чарлика, стыдить за эгоистичный поступок. Он виновато моргал и аппетитно облизывал усы.

Я рассмеялся — сам виноват. Не накормил собаку вовремя. Зато Чарлик оказал мне большую услугу. Котелок был вылизан до блеска. Так и с песком не отмоешь.

Похолодало, и дождь лил, не переставая два дня. Я заранее укрыл дрова целлофаном и за костёр не волновался. Но тут заболел Чарлик. Он стал чихать, кашлять, перестал есть и грустный лежал в палатке.

Только к вечеру он вышел погулять и сразу же побежал к реке. Он добрался до ивняка и принялся грызть ивовые ветки, ловко сдирая кору.

К утру Чарлик выздоровел. Позднее я узнал, что в ивовой коре много аспирина. Вот так Чарлик сам себе лекарство отыскал.

Я собрался в деревню купить продуктов и оставил Чарлика сторожить вещи.

«Дома!» — сказал я. Он понял меня и разлёгся у палатки. Когда я возвращался из деревни, то услышал отчаянный лай. С тревогой поспешил к нашему жилищу. Оказывается, Чарлик поймал мышь — та, видимо, собирала вокруг палатки хлебные крошки. Он придавил её обеими лапками и громко лаял. Бедная норушка подрагивала серыми бочками, пытаясь вырваться.

Я поспешил освободить неосторожного мышонка. Хороший Чарлик сторож! Мимо него даже мышь не проскочит.

Когда становится жарко, мы идём с Чарликом купаться. Я окатываю его водой, и он смирно стоит у берега, пофыркивая и встряхиваясь всем телом. Затем он спешит к палатке загорать. Вначале он лежит на животе, потом переворачивается на спину, на левый бок, на правый…

А когда становится совсем жарко, он спускается к реке и лежит под кустами, у воды. Там он принимает воздушные ванны.

Вот наш обед готов, но Чарлик не прикасается к своей миске с едой: он сторожит мою чашку. Слух его обостряется. Он озирается по сторонам, принюхивается. На любой шорох в кустах реагирует молниеносно. Если на дерево садится ворона, он облаивает её. Если над нами пролетает дикая утка, провожает и её незлобным рычанием.

Но вот я пообедал. Тогда и Чарлик подходит к своей миске. Он с аппетитом ест и время от времени настороженно поглядывает на меня: а сторожу ли я его обед?

Рядом с палаткой стояла большая ветла. Её густые ветви заслоняли нас от жаркого солнца. Иногда на ветлу садилась ворона и наблюдала за нашей жизнью: примечала, где что плохо лежит.

Однажды она утащила на дерево блесну, в другой раз — чайную ложечку. И даже умудрилась вытащить из целлофанового пакета окуня.

Чарлик брехал на неё с утра до вечера, но ворона высокомерно поглядывала на него с высоты. Мало того — она утащила из его собачьей миски рыбью голову, когда Чарлик зазевался на пролетавший вертолёт.

Такого нахальства Чарлик простить вороне уже не смог. Он решил поймать ворону и начал её караулить.

Как всегда после обеда, я дал ему кусочек хлеба с вареньем. Чарлик положил своё любимое лакомство под деревом, а сам развалился на траве рядом. Он притворился спящим, но я-то видел, как подрагивает чёрный кончик его хвоста и шевелятся хитрые усы.

Ворона сразу приметила сладкую добычу, камнем упала на собачью приманку и резко взмыла на дерево. Это произошло так быстро, что Чарлик вначале ничего не понял. Он обнюхал место, где только что лежал кусочек хлеба, а затем грустно посмотрел на меня, тяжело вздохнул и от расстройства даже не залаял на воровку.

Я дал Чарлику ещё кусочек хлеба с вареньем. Он проглотил слюну, но есть не стал. Видимо, решил повторить свой трюк.

Подумав, что собака простофиля, ворона не спешила. Она плавно опустилась на землю, вразвалку подошла к хлебу и воткнула в него длинный клюв. Воришка уже собралась улизнуть с добычей, когда Чарлик в сильном прыжке достал её одной лапой. От вороны только перья полетели, как из дырявой подушки. Возмущённо крича, она выронила хлеб, кое-как взлетела на дерево и долго отчитывала Чарлика на своём вороньем языке…

Больше я на ветле её не видел. Вот так Чарлик проучил нахалку.

Однажды утром меня разбудило мычание коров — к нашей палатке гнали большое стадо. Я приказал Чарлику лежать в палатке, а сам вышел навстречу пастуху.

— Убирай палатку, — сердито сказал он, — здесь будет стойбище.

Я робко стал возражать и рассуждать, что нельзя затаптывать такое прекрасное место, — в двухстах метрах отсюда есть такой же ровный берег.

Пастух начал угрожать, что напустит сюда стадо и ему наплевать, что будет с палаткой и нашим барахлом. И тут неожиданно из палатки выскочил мой сторож. Он так стремительно бросился на пастуха, готовый впиться ему в ногу, что тот растерялся и уронил кнут.

Чарлик быстро сцапал кнут и кинулся бежать. Прыгнул в лощину, и кнут, как змея, потащился за ним. А минут через пять Чарлик вернулся — гордый и важный.

Пастух так и не нашёл свой кнут. Он долго ругался на Чарлика, на меня, но стадо к нашей палатке не погнал.

Чарлик не любит мотоциклы. Их треск, дым его раздражают. Каждого мотоциклиста он встречает лаем.

И вот однажды какой-то мальчишка-мотоциклист решил его подразнить. Герой принялся кататься перед Чарликом, обдавая его клубами чёрного дыма. Чарлик чихал, кашлял, прыгал из стороны в сторону, но мальчишку собачьи страдания только веселили.

И когда в очередной раз гордый наездник проносился мимо, Чарлик совершил отчаянный поступок. В изумительно мощном прыжке он взлетел на спину своему мучителю. Тот не удержался и свалился в кювет.

Испуганный мальчишка поднялся с земли и вначале хотел крикнуть что-то обидное, но вдруг расхохотался. Наверное, он понял свою вину. Мальчишка подошёл к Чарлику и извинился передним.