– Доктор Этингер.

Историк, вздрогнув, повернулся. Финн смотрел на него с очень неприятным выражением – всего пару секунд – но у Руна уже закололо в пятках.

– Хорошего дня, – отрывисто бросил Валттери и вышел вслед за подчинёнными, небрежным жестом оттеснив с дороги остолбеневшего лаборанта.

Дверь закрылась, и в кабинете повисла свинцовая тишина.

– Да что же это? – потрясённо пробормотал Венсан. – Что же это творится?

Этингер промолчал. Даже если бы захотел, он не знал, что ответить.

9

Вернувшись в смотровую – свою надёжную одиночную камеру с замком изнутри – Рун как в тумане провёл час, оставшийся до конца рабочего дня, и поспешил в отель. Выходя из здания фермы, он всё ещё ощущал холод между лопаток, будто в спину ему продолжал ввинчиваться взгляд проклятого финна. Этингер не представлял, как заставит себя прийти сюда завтра.

Прилив поднял яхты, пришвартованные у берега, и Рун немного отвлёкся, рассматривая цветные флажки с именными знаками владельцев – некоторые даже были нарисованы вручную старинными красками. В любой стране найдётся немало любителей архаики и рафинированного экстрима вроде морских прогулок на открытом всем ветрам деревянном корабле, но Руну казалось, что здесь, в Пенмарше, этих чудаков собралось в разы больше. Бухта между двумя рукавами пирсов была просто усеяна разномастными яхтами и лодками, которые, покачиваясь на волнах, дважды в сутки садились на мель и вновь поднимались вместе с приливами. Напротив башни старого маяка вытянулось современное здание береговой охраны с тремя арками небольших эллингов, откуда выглядывали оранжевые носы служебных катеров. По берегу прогуливались люди, в открытом кафе звучала музыка; ветер разносил вокруг обрывки разговоров, тихое жужжание проезжающих по набережной электромобилей и крики вездесущих чаек. Жизнь здесь текла совершенно обыденно, даже с некоторой ленцой и негой – а ведь всего в миле отсюда в подводном комплексе велись совсем не банальные разработки и далеко не безопасные игры. Этингер пожалел, что знает об этом.

Смеркалось. Над водой зажглась световая маркировка путей, в городе включились фонари. Рун как раз подошёл к отелю и отыскал взглядом окна Амины, подумав, что это действие скоро войдёт в привычку. Канзи была дома. Проглотив странную смесь досады и облегчения, историк направился к себе.

Уже в лифте он мрачно проследил, как съехались дверцы, и вспомнил утреннюю сцену на ферме. Лучше бы не вспоминал – от неё внутри заколобродило чувство вины, предвещавшее долгие часы бессонницы. Под влиянием мгновения он набрал этаж Амины и, сам себе поражаясь, пришёл к её номеру. Датчик на двери светился зелёным. Рун потянулся к звонку, но огонёк тут же мигнул и стал тусклым синим – в апартаментах выключили свет. Вздохнув, Этингер отступил. Может быть, это и к лучшему. Он представления не имел, о чём стал бы говорить.

Раздосадованный больше прежнего, Рун двинулся по коридору обратно. Чтобы не ждать лифт, решил воспользоваться лестницей, но не успел пройти и половины пролёта, как на площадку второго этажа, где находился его номер, из-за угла выехал, чуть слышно жужжа, коридорный домРоботник. Этингер едва не попятился, но вовремя спохватился. Камера “жужжалки” уже запечатлела его, и пытаться скрыться было бы крайне неумно. Сохраняя невозмутимый вид, историк спустился, прошёл мимо робота и неторопливым шагом достиг своих апартаментов. Оказавшись внутри, Рун отыскал взглядом мелкого комнатного уборщика – тот неподвижно стоял в углу на поле зарядки – и с минуту хмуро рассматривал его. В голове всё вертелась какая-то неоконченная мысль, но из-за утомления историк никак не мог на ней сосредоточиться, поэтому лишь озадаченно моргал, позабыв даже о том, где находится.

Очнувшись, он вяло отметил про себя, что это уже не первый мозговой сбой за сегодня. Рун вдруг вспомнил, что в последние дни практически не отдыхал – не мог отдохнуть. Подойдя к зеркалу, он столкнулся со стеклянным взглядом покрасневших глаз. Собственный измождённый вид воскресил в его памяти историческую статью о второй половине XXI века и синдроме нервного истощения, очень распространённого в то время.

Переживая за свою нервную систему, Рун поспешил лечь в постель, но, вопреки жгучему желанию забыться, снова не смог заснуть. Он долго бултыхался в беспокойной душной дрёме, то ныряя в вязкое онемение, то всплывая к волнам гротескных образов, исторгнутых его воспалённым разумом.

Этингер видел себя сидящим в кресле Флагстада, а сам физик лежал рядом, мёртвый, с широко раскрытыми глазами, красными от лопнувших капилляров. Потом мерещился полутёмный зал совета директоров “Эйдженс”, в котором председательское место занимал огромный домРоботник. Амина, весело игравшая ямочками на щеках, вдруг разбилась на осколки, а вместо неё остался жуткий человек с гладким, как коленка, лицом. На “Хроносе”, на нижней его грани, шли в обратном направлении электронные часы – точно таймер. Снимки исчезали, съедаемые изнутри белыми пятнами – словно плавилась плёнка в старинном кинопроекторе.

На весы падают звонкие монеты. Дно океана устлано людьми, из которых растут водоросли. Вращаются стрелки на пустом циферблате. Крупицы внутри песочных часов застревают в воздухе. Таймер останавливается: “00:00”. Волна Большого Взрыва катится назад.

В самом конце этого сумбура единственным островком порядка мелькнуло знакомое окружение: старые железнодорожные пути, тянущиеся сквозь туман. Этингер стоял на шпалах и смотрел, как прямо на него несётся истошно свистящий локомотив. Нужно было отпрыгнуть в самый последний момент, потому что иначе – Этингер знал – рельсы снова окажутся под ногами. Сзади послышался перестук колёс; Рун обернулся – и обнаружил себя стоящим в центре калейдоскопа, на самом стыке всех до единого возможных путей.

После того, как поезд влетел в него со всех сторон сразу, снов больше не было. До самого пробуждения.

10

Если накануне Этингер думал, что не сможет больше прийти в “Миллениум”, то к утру эта проблема решилась сама собой. После блаженного бездумья возвращение к реальности стало настоящей пыткой – из-за страха и бессилия перед ним. Рун припомнил свой полночный бред и с содроганием подумал, что тот не так уж далёк от истины. Флагстад уже вполне может быть мёртв, а на его место вот-вот сядет какой-нибудь Лебронн… Корпорация “Эйдженс” теперь виделась Этингеру гигантской бессердечной машиной и своим безнаказанным могуществом внушала более чем неприятный трепет, если не сказать – ужас.

И всё же именно этот глубинный страх заставил историка подняться, затолкать себя в одежду и выйти из дома. Потом парализующий страх помешал ему свернуть на единственном перекрёстке между отелем и фермой, не дав сбежать на ближайшую станцию скоростного монорельса. Едкий, как кислота, страх вытравил на