— Люпус и не подозревал, что два года назад, в зимнюю рождественскую ночь, он мог лишиться такой важной для него воспитанницы.

Метресса не могла допустить, чтобы служки видели, как она, всесильная донна Бригитта, выбрала себе врагом маленькую беззащитную девочку. Но её гордое сердце ни на минуту не могло забыть, как эта упрямая дворяночка выкрикнула ей прямо в лицо:

«Ты злая!..» Наказать дворяночку следует как можно жёстче. Пока она маленькая, её можно привести к бессловесному послушанию. Но как сделать, чтобы это выглядело справедливо в глазах тех же служек? Змея синеглазая прекрасно отвечает уроки. Ехидна рыжеволосая со всеми улыбчива и добра. Упрямая жаба, она исполнительна и аккуратна. Но ведь когда-нибудь она должна сделать что-то такое, за что её можно будет наказать?

Злопамятность помогает ненависти быть терпеливой. Донна Бригитта ждала целых два года.

Готовились отмечать рождество. За окнами было ветрено, снежно, а здесь, в обеденной зале, жарко натоплены обе печи; суетно, весело, пахнет хвоей. Воспитанницы по очереди допускались к стоящему на столе ларцу, доставали из него какое — либо украшение и спешили к высокой ёлке — повесить украшение на одну из колких, благоухающих, зелёных ветвей.

Адония уже украсила праздничную ель тонким медным диском снежинки и бумажным раскрашенным домиком. И сейчас, когда снова подошла её очередь, она вынула из ларца ангела. На восковом лице его были выписаны большие синие очи, алым штрихом обозначены улыбающиеся уста. Золотые волосы; на спине — пара золотых длинных крыл.

— О, это самая красивая игрушка в ларце! — радостно сказал кто-то рядом. — Это — серафим!

Адония подняла лицо. Ну конечно, Александрина, добрая ко всем воспитанницам служка.

— Кто такой серафим? — замирая от восторга, спросила Адония.

— Это такой ангел, который спасает и охраняет!

Но им не дали побеседовать об этом удивительном ангеле. Послышался громкий окрик метрессы: «Не задерживай остальных!», — и девочка, не отводя взгляда от лежавшего в её ладонях златокрылого серафима, торопливо пошла в сторону ёлки. И натолкнулась на приготовляемый к праздничной трапезе стол. Стоявший на самом краю кувшин с молоком покачнулся — и грохнулся об пол. До самой ёлки выплеснулась большая белая лужа. Все испуганно замерли.

— Ну что же, — ледяным голосом произнесла донна Бригитта. — Никто не станет за тебя исправлять содеянное тобой. Отправляйся на ферму и принеси молоко.

— Я пойду с ней! — поспешно вызвалась Александрина.

— Нет. Сама сделала — сама пусть исправит.

— Но там же ветер и снег! А до фермы — почти две мили!

— Сестра Александрина. Оденьте её и отправьте. И, если она до темноты не вернётся — приготовьте для неё розги.

Адония, взглянув на Александрину, прошептала:

— Я же должна читать стихотворение на латыни!

— Сегодня, кажется, не придётся, — так же шёпотом ответила ей девушка.

Кто-то вынул из рук Адонии ангела и унёс к ёлке. Саму же её, подталкивая в плечи, повели облачаться в тёплую одежду. Укутав и повязав большой толстый платок, девочку просто вывели за дверь и дверь затворили.

Порыв ветра бросил Адонии в лицо пригоршню колкого снега. Из глаз её выкатились две слезинки. Вытереть их она не могла — обеими руками прижимала к животу большой, с глиняной крышкой, молочный кувшин. Адония понимала, что скоро стемнеет и надо спешить — летом она однажды ходила со служками на ферму, и тогда дорога показалась ей очень длинной, но это было летом, а сейчас — ветер и снег…

И всё-таки она не спешила. Хрустя снегом, Адония обогнула главное здание пансиона и, приблизившись к окну, стала смотреть на ель, надеясь увидеть на одной из ветвей золочёного ангела. Нет, не видно…

Вдруг послышались чьи-то торопливые шаги.

— Как хорошо, что ты ещё не ушла! — быстро произнесла Александрина.

Она была в тонком чёрном платье и тонком платке. Выбежала, не набросив никакой тёплой одежды.

— Вот, возьми-ка! — прошептала она и, достав из кармана улыбающегося серафима, спрятала его у Адонии на груди.

Перевязала на ней платок, подтолкнула в сторону ворот.

— Если устанешь — оставайся на ферме! Пусть даже розги, но в темноту не ходи!

Адония дошла до ворот, сообщила хмурой привратнице:

— Донна Бригитта послала меня на ферму.

Та равнодушно открыла ворота, выпустила девочку и с грохотом ворота закрыла.

Широкая тропинка вела от ворот до самой фермы — сёстры ходили туда каждый день. Пошла, прижимая кувшин к груди, и Адония.

Если бы не этот кувшин, она дошла бы до фермы ещё засветло! Но он оказался таким тяжёлым. Так часто пришлось останавливаться и отдыхать…

Было уже совсем темно, когда девочка различила перед собой чёрное массивное строение. Нигде не слышалось человеческого голоса. Ни одно окно не светилось. С трудом Адония отыскала дверь. Долго дёргала за ручку, прежде чем дверь поддалась. Вошла внутрь. Тепло. Запах навоза. И — полная темнота. Дышит кто-то! Убежать? Но так нужно хоть немного согреться. Вот тут что-то твёрдое — можно присесть…

Она даже слегка задремала. Вдруг там, в темноте, кто-то затопал — так громко, так близко! Вскрикнув, Адония бросилась к слабо светящемуся проёму приотворённой двери. Она выбежала из коровника и увидела, что на дворе — ночь. Белая равнина залита слабым, лунным, голубоватым светом. Сзади снова затопали! Скорее, скорее домой. Задыхаясь, забыв про брошенный в тёмном помещении кувшин, Адония бежала к пансиону. Устала, пошла медленно. Под ногами громко поскрипывал снег.

Казалось, она никогда не доберётся до знакомых ворот. Шла бесконечно долго. Но вот наконец и они! Адония постучала. За воротами — тишина. Привратница сладко спала в караульной — стоящем невдалеке от ворот небольшом доме. Адония, устав стучать, присела, привалясь спиной к деревянной створке. Холодно было так, что выступали слёзы. Постанывая от боли в замёрзших ногах, она слабо звала: «Александрина! Александрина…»

Потом её окружила высоко поднявшаяся зелёная трава. Над головой плавилось огромное горячее солнце. Пришёл какой-то кот со свиным пятаком вместо носа, стал жечь пылающим факелом её ноги. Адония хотела закричать, но не смогла. В этот миг вдруг блеснули перед глазами сверкающие золотом крылья. В руке серафима струился огненный меч. Оживший ангел взмахнул им, и кот, дико взвыв, обратился в клуб чадного дыма. В следующий миг и дым, и ангел пропали. Адония сладко вздрогнула: «как тепло!»

Над ней послышались голоса.

— Несите быстро ведро горячей воды!

Кажется, привратница.

— Зачем воды? (это голос Ксаверии). Нужно отнести её…

— Да она обмочилась ночью! И примёрзла!