— Девочки! Это Фиона.

Она привела новенькую к своей постели и усадила. Воспитанницы потянулись было знакомиться, но Адония их остановила. Она пригласила подойти всего лишь двоих, и остальные, что-то сразу поняв, приближаться не стали.

Какое-то время маленькая компания перешёптывалась, потом Фионе были продемонстрированы два сокровища. Первым оказалась овальная шкатулочка — тоненькая, слишком плоская для шкатулки. Под её откидывающейся на металлической петле крышкой поблёскивало настоящее стеклянное зеркальце. Вторым было медное, размером с ладошку, кольцо, в котором, разделённые на три лепестка сверкающими перегородками из амальгамы, находились три цветных стёклышка. Если поднести к глазу и посмотреть сквозь красное, то весь мир представал как бы объятый пожаром. Сквозь второе, зелёное, всё вокруг виделось лесным, травянистым, весенним. Ну а жёлтое стёклышко заливало и стены, и лица, и платья золотым солнечным светом.

— Могу отдать зеркальце вот за это, это и это, — взволнованно проговорила владелица чудесной шкатулки, указывая на разложенные перед ними свёртки (теперь уже развёрнутые) с принадлежащими Фионе сладостями.

— А я могу отдать цветной круг тоже за всё это и ещё вон за то.

Фиона растерянно посмотрела на Адонию. Что же ей выбрать? Адония сидела, отрешённо, покусывая губы, молчала. Потом, вздохнув, порывисто встала и метнулась в другой конец спальной залы. Там она подсела к кому-то, о чём-то шёпотом заговорила. Но один раз повысила голос:

— Ореста! — прикрикнула она. — Не твоих ушей это дело! Топай отсюда!

— Очень надо! — торопливо отходя, ворчливо отозвалась Ореста, — ширококостная, с конопатым лицом крепышка лет тринадцати (между собой девочки её звали «крестьянкой»).

О чём-то договорившись, Адония, сияя улыбкой, прибежала к компании, сложила все сладости в кучу и унесла назад, в дальний угол залы. Вернувшись, она, извиняясь, чмокнула в щёчки владелиц сокровищ и объявила:

— Всё. Сладкого больше нет. Всё обменено.

Девочки, пожав плечами, ушли, а Фиона растерянно спросила:

— На что обменено?

В ответ на её вопрос Адония, насторожённо оглянувшись, вынула из кармашка и вложила в ладони подруги вспыхнувшую алым ленту для волос — широкую, длинную.

— Ой, какое чудо! — прошептала Фиона. — Спасибо. Как раз к моим волосам. У меня в сундуке лежит лента, только синяя…

— Забудь про то, что было у тебя в сундуке, — грубовато сказала Адония. — Бригитта забирает всё, у всех и всегда. Ничего своего ты больше никогда не увидишь.

— Но почему… — начал было Фиона, но договорить не успела.

— Так! — послышался громкий голос одной из служек. — Перед обедом у вас ещё один урок. Все — в учебную залу!

— Догоняй! — вскакивая, сказала Фионе Адония, выхватывая из рук и запихивая ей в карман ленту. — Я займу тебе местечко за третьим столом. Пошепчемся!

Воспитанницы серыми безликими стайками входили в залу и устраивались за тремя длинными, от стены до стены, столами. Адония, заняв два места за дальним, нетерпеливо привставала, высматривая подружку. Фиона вошла последней — ив сером помещении вдруг вспыхнул яркий солнечный луч. Волосы новенькой были собраны и подвязаны алой шёлковой лентой.

— Что это такое? — вдруг взвизгнула послушница, вытягивая дрожащий палец.

— Это лента, госпожа! — испуганно проговорила Фиона.

— Сестра Ксаверия! — завопила послушница, надрывая связки. — Сестра Ксаверия!

Громко топая, принеслась обладательница бородавки. Лицо её заранее было грозным но, когда Ксаверия увидела алый бант, оно стало просто багровым от злости.

— Ах ты, несчастная! — прошипела служка-смотрительница и, резко дёргая, под треск рвущихся волос, содрала ленту.

— Она новенькая, — робко пискнул кто-то из воспитанниц, — она не знала…

— Только поэтому, — тяжело дыша, проговорила Ксаверия, — я не доложу донне Бригитте. Быстро за стол!

Глотая слёзы, Фиона прошла и села рядом с Адонией. Та, крепко обняв её, целовала, гладила по рассыпавшимся волосам и горестно, жарко шептала:

— Ну что же ты?! Это же надо прятать, прятать, прятать!!

— Я… не… зна… ла… — давясь рыданиями, вытолкнула из себя Фиона.

— Дурочка ты моя! Да все же знают! Даже самые маленькие малышки!

— Я… ду… мала…

— Тихо там! — прикрикнула послушница. — Там, за третьим столом! Плакать тише!

Вдруг впереди, приподнявшись, неуклюже поклонилась одна из воспитанниц и спросила:

— Матушка, можно я для новенькой воды принесу? Она и утихнет.

Послушница молча кивнула. Воспитанница вышла из залы.

— Крестьянка стала вдруг добренькой, — прошептала Адония. — С чего бы это?

После урока и выяснилось — с чего.

С грустным лицом, сложив ручки, подошла к Адонии та, у кого выменяли ленту, и скорбно проговорила:

— Пастила вся пропала.

— Как это — пропала?

— Исчезла.

— Где была?

— Под матрасом. Всё остальное лежит, а пастилы нет.

— Та-ак, — зловеще протянула Адония. — Если бы нашла Ксаверия, то забрала бы всё. А исчезла только одна пастила. Девочки! Ты, ты и ты. Ну-ка, идите со мной.

Сопровождаемая небольшой свитой, Адония подошла к Оресте, взяв за подбородок, подняла лицо, взглянула.

— Чего надо? — недружелюбно пробормотала Ореста.

— Пастила пропала. Сама отдашь? Тебя с урока одну отпускали.

— И не брала, и не видела. Обыщи, если хочешь.

— А ну-ка, ложись на кровать! — толкнула Оресту Адония.

— Зачем это?

— Сама ляжешь? — угрожающе спросила Адония.

Ореста, на полголовы выше и вдвое тяжелее противницы, послушно села, а потом прилегла на своей постели. Адония, склонившись к её лицу, быстро и хищно, как зверёк, обнюхала его.

— Пахнет! — убеждённо заявила она, выпрямляясь. — Пастилу сожрала, а запах-то остался!

После этого, деловито склоняясь, Оресту обнюхали все представители свиты. Согласно покивали головами: «да, пахнет».

— Вдвое будешь должна, — твёрдо заявила Адония. — Или возместишь, или отслужишь. Понятно? Иначе спокойно жить здесь больше тебе не придётся.

Ночью две подружки лежали рядом. Фионе уступили соседнюю кровать — отчасти из сочувствия, отчасти повинуясь просьбе-приказу Адонии. Фиона тихо плакала.

— Да, — шептала ей, придвинувшись к самому краю кровати, Адония. — Если б знать, что так выйдет — лучше бы самим съесть.

— Что же, — всхлипывая, спросила Фиона, — здесь не бывает ничего сладкого?