Раздался оглушительный грохот. Это окончательно рухнула крыша. Несмотря на весь жар, меня что-то зазнобило. И я почувствовала, что кое-где пламя меня лизнуло. Ладно, пара-тройка ожогов моей красоты не испортит...

Я приложилась к бутылке с аквавитой, потом, подумавши, передала ее возникшему рядом Гезангу. Покуда тот пил, в очередь выстроились Вайн, Вайб и, что характерно, ван Штанген. Большинство народу во дворе были в саже и копоти, мокрые и встрепанные, а самым большим чучелом выглядела я. Дознаватель же был чист, словно только что с парада. Или даже перед парадом. Немного запыхался, и все. И как ему это удается?

Суперстаар плакал, перебирая мокрые пергаменты. Горожане продолжали заливать развалины водой из подручных посудин (если они притащили не одну бутыль с аквавитой, можно их поздравить) и забрасывать землей. Из ямы, в которой с трудом опознавалась могила, торчал позабытый всеми гроб.

— Да, таких похорон Киндергартен точно не видел, — пробормотала я. — И, надеюсь, впредь не увидит.

Ван Штанген залпом допил остатки аквавиты, поставил бутыль на землю, коротко поклонился мне — вот уж чего не ожидала. Спросил:

— Жертвы есть?

— Погибших нет, — ответил Гезанг. — Но с дюжину народу с ожогами разных степеней. Тех, которые в истерике, я не считал.

— Надо бы оказать медицинскую помощь, —сказала я.

Отозвался подошедший Пулькер — он слышал мою реплику.

— А доктора опять нет. И в этом весь наш почтенный Обструкций — как только он нужен, его не доищешься.

— Ну, сегодня он не сваливал с места событий, — защитила я медикуса. — Доктора не было с самого начала.

— Вот как? — медленно произнес ван Штанген. — А почему его не было?

Никто из нас не сумел ему ответить.

Испытания в тот день на сем не закончились. Поначалу мы нашли подводу и загрузили на нее Суперстаара со спасенными реликвиями. Им предстояло найти временное пристанище в ратуше. Вассерсуп, махнув рукой, дал на это разрешение. У него и без того было полно забот. Храм сгорел, что в ближайшем будущем означало невосполнимый урон для городской казны. Даже то, что драгоценный образ спасен, а большого пожара удалось избежать, не могло утешить бургомистра.

Было слишком поздно, чтобы заниматься разбором вынесенных из огня документов, и мы все слишком устали. Единственное, чего мне хотелось, добраться до дому и переодеться. Но когда я пришла к себе, оказалось, что у дверей меня ожидает посетительница — почтенная горожанка средних лет. В последние дни как на подбор образовались у меня собеседницы: экономка Шнауцера, госпожа Мюсли, мамаша Фикхен... Но к ним я сама приходила, а этой-то что от меня надо?

— Помощи, — простонала посетительница, сложив руки на обширной груди. — Не откажите в помощи, милиса!

Я отперла дверь, с тоской озирая прилипшую к телу одежду. Сегодня постирать уж точно не придется.

— Вот что. Я сейчас переоденусь, а вы сядьте и успокойтесь. А потом расскажете, как вас зовут, и что вас привело ко мне в столь неурочный час.

Уже стемнело, а порядочные женщины в Киндергартене в это время из дома не выходят. А непорядочных здесь не водится. Исключения — типа меня — лишь подтверждают правило.

Она представилась, как только я вернулась в домашнем платье — с неотмытой копотью на лице и подпаленными волосами оно меня еще больше украсило. И ответ на первый вопрос заключал в себе ответ и на второй.

— Меня зовут Бундеслига Штюккер...

— А! Жена сапожника!

— Так точно, милиса.

— Я слышала, ван Штанген посадил вашего мужа.

— Потому я и пришла.

— А я-то здесь при чем? Дело передано в ведение герцогской полиции, меня от следствия отстранили.

— Но Сай не виноват!

— Да знаю я, что не мог он убить портного Броско...

— Не в этом дело... Там, конечно, все ненарочно вышло. Но даже если б он портного злоумышленно застрелил... Сая уже судили за это.

— Верно. Приговорили к штрафу. И никто не может быть осужден дважды за одно и то же преступление. Есть такой закон. Хотя закон — что дышло...

Сапожничиха всхлипнула, но сдержала слезы. При том, что у нее, в отличие от госпожи Мюсли, были причины плакать.

— Этот приезжий господин... он думает, что мой бедный Сай причастен к гибели советника Шнауцера... и не только.

— Что значит «не только»?

— Сегодня они приходили снова... уже вечером... они ищут того, кто устроил пожар... и снова спрашивали про Сая.

Мысль о поджоге до сего момента не приходила мне в голову. День, как было помянуто, выдался теплый, сухой, в храме горело множество свечей и толпилось большое количество народу. Пожар вполне мог возникнуть случайно. И все же...

— Ну, Бундхен — ничего, что я так запросто? — этого преступления ван Штанген вашему мужу не пришьет. Во время пожара он благополучно сидел в узилище.

— Я то же и сказала... а они, идолы мордатые, знай себе твердят: это неважно! Не поджигал, мол, так мог знать, кто поджег! Все, мол, связано... Госпожа милиса, помогите! Подведут злодеи моего Сая под каторгу и виселицу...

— Что-нибудь одно — либо каторга, либо виселица.

—... а у меня дети, их кормить надо, в ученье отдавать! Никто ж не возьмет детей каторжника! Помогите, а я в долгу не останусь...

Я медлила с ответом. Обирать бедную женщину было неловко, а бесплатно я не работаю принципиально. Впрочем, расплачиваться можно не только деньгами. Не подумайте плохого, я имею в виду информацию.

— Приставы только вас сегодня посетили?

— Нет. Соседка сказывала: они к «Могучему Киндеру» заходили.

— В пивную и просто так люди заходят. Особенно после трудного дня.

— Нет, — повторила сапожничиха и покачала головой. — Выпивку им из «Ушастой козы» носят, мне тамошняя прислуга говорила. И еще куда-то они ходили, только я не знаю, куда...

— Так узнайте. Вдруг это нам поможет.

— Нам? Вы беретесь за это дело?

— Я... попробую. А вы тоже держите ушки на макушке. И как услышите что-нибудь, сообщайте мне.

Она ушла. А я не сразу уснула, несмотря на усталость.

Ван Штанген говорил мне, что гибель Броско и убийство Шнауцера связаны, и я была с ним согласна. А теперь оказалось, что он поставил в тот же ряд и сегодняшний пожар... или поджог?

Мне-то казалось, что это явление никакой мистической подоплеки не имеет. Но вдруг он прав и на сей раз?

После того, что произошло нынче, я не могла с пренебрежением относиться к ван Штангену и его подручным. Не такие уж они были болваны, эти приставы.

Но какое отношение имеет сапожник Штюккер к пожару? Какие такие сведения собирается выжать из него столичный дознаватель?