Однако после выступления в театре я был настолько измотан, что больше всего мне хотелось просто упасть и спокойно поваляться. Может быть, перенести разведку на раннее утро, а перед этим прилечь на часок-другой или лучше на десять, задумался я. Но тут раздался приглушенный голос Бартоломео:

– Через два часа стартуем! Я за тобой зайду!

– Отлично! Я буду готов! – прошептал я в ответ. В конце концов, этот план я сам и придумал, отступать было некуда.

Едва стемнело, мой приятель вновь прокрался на задний двор, Флойд открыл клетку, и мы улизнули. Когда мы осторожно высунули носы из циркового шатра, снаружи царила непроглядная тьма. К счастью, кошки видят по ночам куда лучше, чем люди. Мы немного подождали, чтобы дать глазам полностью привыкнуть к темноте, и принялись осматриваться вокруг. Не заметив поблизости никаких признаков жизни, мы двинулись дальше и пересекли двор, по периметру которого стояли вагончики цирковых артистов.

В этот самый момент дверь одного из вагончиков распахнулась и оттуда вывалился синьор Балотелли с зеленой бутылкой в руке. Мы проскользнули прямо у его ног и скрылись в ближайших кустах. При этом мы услышали, как бутылка со звоном упала и разбилась, а цирковой директор вскрикнул:

– Мамма миа, это что такое?!

Мы практически одновременно обернулись и увидели, что Балотелли стоял посреди двора, словно сраженный молнией. Он обеими руками протирал глаза.

– Ой-ой-ой, не корошо! – воскликнул он. – Два кошки? Что это – фата моргана? Или в мои глаза двоится? Баста, хватит, пора завязывать с вино, мамма миа!

Бартоломео захихикал.

– Ну вот, может, хоть теперь Балотелли одумается, – довольно фыркнул он и побежал дальше.

Стараясь не отстать и не потеряться, я нагнал его парой прыжков.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я, немного запыхавшись.

– Старый брюзга часто прикладывается к бутылке, – пояснил мой приятель. – А как выпьет, начинает горланить песни, да так фальшиво, что у всех уши в трубочку сворачиваются. А порой еще принимается ныть, пускать слезу и жаловаться на жизнь. Даже не знаю, что из этого хуже.

– Серьезно? Мои открывальщики консервов так себя не ведут, – удивился я. В самом деле, Вернер с Анной иногда тоже пьют какую-то штуку из зеленых бутылок. Но они от этого не начинают ни петь, ни плакать. Разве что заметно веселеют и хихикают.

Впрочем, пускаться в долгие философствования было некогда, потому что Бартоломео задал очень быстрый темп. Мы обежали весь парк, и я едва за ним поспевал. И очень быстро совершенно утратил ориентацию! К тому же эта кромешная тьма вселяла в меня настоящий ужас. Повсюду грозно выпирали в небеса черные силуэты пустых аттракционов, в кустах все время что-то зловеще хрустело, шуршало и потрескивало. Просто жуть!

И тут мой приятель вдруг остановился – и не где-то, а прямо перед самой «Пещерой ужасов».

– Войдем внутрь? – прошептал он мне.

Туда?! Он что, рехнулся?! У меня от неожиданности даже шерсть на загривке встала дыбом.

– Что, сдрейфил? – спросил Бартоломео.

– Разумеется, нет, – заявил я.

– Ну тогда пойдем, – сказал он. – Это жутко весело!

– Нет, – ответил я, изо всех сил пытаясь сохранить достоинство. – Мы ведь не веселиться сюда пришли, позволь тебе напомнить. Мы на задании!

– Ну ладно, – разочарованно вздохнул кот и побежал дальше.

Уф, на этот раз пронесло!

И мы возобновили свой ночной променад. Спустя какое-то время Бартоломео осведомился:

– И как? Уже немножко освоился?

– Э-э… м-м-м… да, конечно, – промямлил я.

– Тогда скажи-ка мне, где мы сейчас находимся!

– Где-то рядом с американскими горками? – наугад предположил я.

Бартоломео снова вздохнул – на этот раз еще тяжелее:

– Вовсе нет. Они совершенно в другом месте. Если так пойдет и дальше, я никак не смогу отпустить тебя завтра одного. Давай-ка сделаем еще кружок.

Мы сделали еще кружок, потом еще один, потом еще несколько, и в какой-то момент у меня появилось чувство, что я и правда понимаю, где нахожусь.

– Мы сейчас за гостиницей, – с триумфом объявил я Бартоломео.

– Правильно! – обрадованно воскликнул он. – Супер, теперь ты не заблудишься!

– Ага! – гордо подтвердил я. – И теперь можно наконец пойти поспать.

Мы уже собрались было вместе двинуться в обратный путь, как вдруг из-за кустов послышался голос, показавшийся мне чертовски знакомым. Это же… Это же Вернер! Что он тут делает в такое время?

– Пойдем-ка со мной, – шепнул я Бартоломео и беззвучно скользнул в ту сторону, откуда раздавался голос. Там на скамейке и правда сидел мой профессор собственной персоной. Одной рукой он обнимал прильнувшую к нему Анну, а другой судорожно пытался нащупать что-то в кармане пиджака. Ха, подумал я, кажется, я догадываюсь, что вот-вот произойдет!

– Давай на секунду задержимся и послушаем, – едва слышно попросил я Бартоломео. – Сейчас будет кое-что интересное!

– А кто это? И что тут будет интерес ного?

– Это Вернер, мой открывальщик консервов, и Анна, его подруга. Смотри внимательно, сейчас он ее окольцует!

– Что-что он сделает? – недоуменно переспросил кот.

– Окольцует ее, – взволнованно повторил я, затаившись под кустом.

Во взгляде Бартоломео читалось полное непонимание, но он тем не менее тихонько присел рядом.

Вернер шумно откашлялся и потом закашлялся снова.

– Моя дорогая Анна… – начал он торжественно, но тут же прервался. Снова покашливание. И еще одна попытка: – Моя любимая Анна…

– Да, что такое? – сонно пробормотала та, к кому была адресована эта речь, не поднимая головы с его плеча.

– Моя любимая Анна, с тех пор как ты вошла в мою жизнь, она озарилась солнечным светом…

Боже мой, звучит так, будто Вернер выучил текст наизусть. Кажется, Анну эти елейные речи тоже позабавили – она села прямо и посмотрела на профессора взглядом, полным ожидания. Вернер опять сунул руку в карман.

– И я больше не могу представить себе жизнь без тебя, жизнь без солнечного света… – снова легкое покашливание.

– Да? – напряженно выдохнула Анна.

– И поэтому я хотел спросить тебя, не могла бы ты… Нет, не так… В общем, я хочу спросить, не согласишься ли ты…

– Ага! – раздался в этот момент громкий и резкий возглас откуда-то слева. – Вот вы где! – с этими словами от кустов отделился весьма узнаваемый силуэт.

– Ах ты кошачий боже! – вырвалось у Бартоломео. – А это еще кто, ради всего святого?! – он опасливо приник к земле.

– Не волнуйся, – успокоил его я. – Это всего лишь бабушка, мама Анны. Шума от нее, конечно, много, но вреда никакого.