— А я видел подходящий мне размерчик, — потер руки Кочнев.

За последующие полчаса отряд принял вполне немецкий вид, ведь до этого, в отличие от отряда прапорщика, мужчины были в простых полевых гимнастерках без всяких знаков отличия. «Преображение» сопровождалось веселыми шутками и смехом. По окончании процедуры Булак-Балахович стал лейтенантом, а Голицын — обер-лейтенантом.

— Ну, как я выгляжу? — поинтересовался Спицын у товарищей.

— Что можно сказать — настоящий тевтонский рыцарь! Вот только нос…

— А что — нос?

— Не арийской формы, — уточнил Несмеянов. — В форме одного земляного овоща.

— Это ты про картофель? — подключился к разговору подошедший Кочнев.

— Вот именно! — последние слова потонули во взрыве хохота. — И вообще, господа, нас понизили в званиях.

— Да тише вы, черти! — попытался приструнить разошедшихся товарищей Булак-Балахович. — Так нас живо тевтоны учуют.

— Ну, хорошо, это все понятно. Но вот что мы будем делать с пленным? — к Голицыну подошел хорунжий Зимин, который уже принял совершенно немецкий вид. — На кой черт он нам сдался? Да и вообще… утопит он нас. Одним словом, лишняя обуза.

— Возьмем с собой, — сказал офицер, окинув взглядом пленного. Тот, словно поняв, что речь идет о нем, впился глазами в поручика, словно магнетизируя его. — Глядишь, он нам еще и пригодится.

— А если попытается сбежать или предупредить своих? — не сдавался Зимин.

— Я ему сбегу! — с многозначительным видом провернул барабан нагана Булак-Балахович.

Пленный кайзеровец мрачно, с презрительным и в то же время полным страха выражением лица глядел на преобразившихся русских офицеров. Он, конечно, отдал бы сейчас все, чтобы исчезнуть отсюда, но сделать это не было никакой возможности. Приходилось покориться и выжидать удобного момента.

Теперь оставалось «убрать» место происшествия, перед тем как отправиться в путь. Сама местность идеально подходила для того, чтобы спрятать концы в воду. Находившееся рядом болото и стало последним пристанищем для порубанных немцев. Выполнив черную работу, офицеры присели отдохнуть.

— Да, видик у нас соответствующий, — критически осмотрев товарищей, произнес прапорщик Несмеянов.

— А что же вы хотели? Настоящие обозники, замызганные и неопрятные, — ответил Лихарев, счищая с рукава кусок болотной грязи. — Хотя почиститься все же надо.

— Мрачное место стало братской могилой для тевтонов, что ни говори…

— А где вы видели подобное место веселым? По мне, так самая пышная гробница — дерьмо, — театрально взмахнул рукой Лихарев. — Не все ли равно, где лежать? Поверьте, вас в свое время это уже нисколько не будет волновать и заботить. Тем более что более идеального места для сохранения бренных остатков, чем такая вот трясина, и не придумать. Здесь можно пролежать до второго пришествия. Вот, кстати, была история: во время осушения Пинских болот нашли нашего брата-гусара. Он утонул в трясине в тысяча восемьсот двенадцатом. Трясина, топь, полное отсутствие кислорода — и в результате сохранился, как огурчик. Сам не видел, но мне рассказывали люди, внушающие доверие.

— Господа! — произнес хорунжий Кочнев. — На войне, конечно, как на войне, однако я предлагаю закусить. Тем более что кроме провианта я нашел и вино.

— Вино? Неужели? — вскинулся Алексеев.

— Да вот, извольте видеть — четыре бутылки вина! Это уж, видимо, офицер постарался.

— Наверняка какое-нибудь пойло! — вставил Сурхайнов. — Разве немцы умеют пить? Ни-ког-да!

— И совсем даже наоборот! — откликнулся Кочнев. — Очень даже неплохое вино, извольте убедиться. Во всяком случае для наших походных условий вполне сойдет.

Проголодавшиеся офицеры решили, что и вправду лучше подкрепиться перед тем, как совершать дальнейшие героические действия. Был выставлен дозор, а остальные уселись в кружок и принялись закусывать, приправляя консервы вином, так предусмотрительно захваченным теперь уже в большинстве своем покойным противником.

— Все-таки что ни говори, а пить немцы не умеют, — покачал головой Сурхайнов. — Этой нации сама природа судила быть заурядными колбасниками, способными лакать лишь шнапс и пиво.

— А что плохого вы, собственно говоря, видите в пиве? — задал резонный вопрос Кочнев.

— Нет, абсолютно ничего, но ведь культура питья — это вещь врожденная. Это… — корнет пошевелил пальцами, подбирая соответствующий термин.

— Это призвание, — со смешком подсказал Несмеянов.

— Да-да, вот именно — призвание. Ни больше ни меньше. Ведь вы только вспомните, господа, как это все выглядело в мирное время! Сказка, а не жизнь. Пили много, я не побоюсь сказать — очень много, но ведь главного, — корнет постучал по груди кулаком, — не пропивали. Ведь как у нас в полку пелось:

— Пей, друзья, покуда пьется,

Горе в жизни забывай.

На Кавказе так ведется —

Пей, ума не пропивай.

— А продолжение помните? — подхватил Алексеев.

Может, завтра в эту пору

Нас на бурках понесут,

И тогда уже водки

Нам понюхать не дадут.

— Да, были времена… — мечтательно протянул Сурхайнов. — Сейчас вспоминаешь, и кажется, что все это происходило не с нами. И вообще — в другой жизни.

— А я, господа, твердо решил: кончится война — стану мирным человеком, — обвел взглядом товарищей Несмеянов. — Уходя на фронт, я обручился с… прекрасной девушкой.

— И кто же она, позвольте поинтересоваться? Ангел небесный?

— Почти. Впрочем, это неважно. Важно то, что я люблю ее.

— Насколько я помню, у вас, прапорщик, есть усадьба где-то в Крыму?

— Усадьба! — хмыкнул тот. — Это слишком громко сказано. Есть домик, небольшой, зато уютный. А место действительно невероятно красивое. Под Евпаторией. Горы, море, кусты роз… и мы вдвоем.

— Чем же заниматься будете?

— Учительствовать, — ответил прапорщик, откинувшись на траву и заложив руки за голову. — Ну, и еще есть кое-какие задумки.

— Ну-ка, поделитесь с товарищами. Нам же хочется знать, кем планирует стать наш героический коллега. Уж не скифские ли сокровища вы планируете отыскивать?

— Нет, этого у меня в планах нет. А вот по поводу прозы, которую, как мне кажется, я могу писать, некоторые соображения имеются. В этом я вижу свой путь, — приоткрыл завесу тайны Несмеянов.

— Ну что ж, пора отправляться, — заключил поручик. — Помните, господа, о том, что конспирация превыше всего. Одно неверное слово, и мы загубим дело.

Последующие сборы были недолгими. Спрятав все следы недавнего «происшествия», группа двинулась дальше, уже в новом облике. Плененному лейтенанту, теперь одетому в форму рядового, популярно и доходчиво объяснили правила «игры».