Зубов понимал не очень.

– Неужели тебе никогда не хотелось иметь семью? Детей? – спросил он, страшась ее рассердить. Кто он такой, чтобы задавать ей настолько личные вопросы?

Впрочем, Анна, похоже, вовсе не сердилась.

– Нет, – она заправила за ухо непослушную прядь, – мне никогда не хотелось ни семьи, ни детей. Потому что я с детства знаю: семья и дети – это разрушающее человека зло.

Она снова куснула Алексея за плечо, затем наклонилась и проложила дорожку горячих поцелуев по его груди. Зубов тут же почувствовал желание, вспыхнувшее будто яркими неоновыми огоньками, а Анна хрипло спросила:

– Тебя это пугает?

Сейчас напугать Зубова могло только исчезновение пылкой любовницы, а потому он пробормотал «Нет!» и закрыл глаза, отдавшись на волю ее губ.

Он и сейчас, вспоминая все безумства минувшей ночи, которую ему милостиво было позволено провести в Аниной постели и там же встретить утро, невольно начинал глубоко дышать. Как же хороша была Анна, как же неутомима, как отзывчива. Нет, никогда-никогда не встречал он подобной женщины и ради обладания ею был готов на любые сделки с дьяволом. Не хочет она замуж? Так и ради бога. Еще месяц назад и сам Алексей вовсе не собирался жениться, а все намеки матери на желание понянчить внуков заставляли его внутренне содрогаться. Вот и славно! Значит, они и в этом «два сапога пара». Хорошо, просто отлично.

Хлопнула дверь кабинета, ворвался Серега Лавров. В прошлом они здорово не ладили. Это было тогда, когда Зубов подозревал Лаврова в причастности к серийным убийствам[3]. Время выдалось для Лаврова тяжелое: бросила жена, он начал пить, вылетел с работы, тусовался в частной охране, и жизнь его была бы совсем пропащей, если бы не помощник начальника следственного управления Лилия Ветлицкая. В той давней жизни Ветлицкую Зубов не любил тоже, но потом поумнел и во всем разобрался. Оказалось, классные ребята, Лилька и Серега.

– Чего сидим? Кого ждем? – спросил Лавров цитатой из какой-то забытой рекламы. – Убийство у нас, друг мой ситный.

– Где? – в отчаянии простонал Зубов. Новое убийство сулило новые неприятности и новую работу, а они и со старыми еще не разобрались.

Убийство в картинной галерее до сих пор не раскрыли, и даже ни малейшей зацепки у следствия не было. Не удалось даже отыскать автомобиль, на котором Михаил Бабурский прибыл к месту своей смерти. Просмотрели записи с камер видеонаблюдения, установленных на трассе, получили номера нескольких десятков машин, ехавших по трассе в нужное время в сторону города. Полицейские не поленились установить собственников всех этих транспортных средств, однако ни один человек не имел никакого отношения к галерее или ее сотрудникам. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал, на месте преступления не нашли никаких следов. Следователь, ведущий дело, ходил мрачнее тучи и регулярно «спускал собак» на оперативную группу, но ситуации это не меняло. И вот – на тебе! – новое дело.

– За городом, в лесополосе, примыкающей к парку рядом с «Изумрудным городом», – ответил на вопрос Лавров, и Алексей вздрогнул. Разумеется, из-за названия микрорайона, то есть из-за Анны.

– А почему опять нам? – сварливо спросил он, вставая со стула и надевая куртку.

Сварливость была больше игрой, чем настоящей эмоцией.

– Потому что труп как раз в нашем духе, то есть очень непонятный, – серьезно сказал Лавров. – В аккурат в нашу коллекцию: в пару к Бабурскому.

– В смысле? – Зубов остановился в коридоре, ожидая, пока товарищ запрет дверь. Волоски на руках у него встали дыбом от нехорошего предчувствия. – Он тоже подвешен за крылья?

– Нет, крыльев нет. Но тоже мужчина, полностью голый, привязан к дереву, старательно и неоднократно облит водой и заморожен. Будем надеяться, не заживо.

– Серега, – у Зубова сел голос, и он теперь говорил хриплым шепотом, – что все это значит?

– А это, друг мой ситный, с вероятностью в 90 процентов означает «серию», – озвучил его не оформившиеся пока страхи Лавров. – И сдается мне, этот труп – не последний. Маньяк у нас завелся, как пить дать.

Стас Крушельницкий злился. Все его сегодняшние планы летели в тартарары, к чертям собачьим летели, из-за заведующего соседним отделением Игоря Зябликова, который изволил не прийти на работу. Если быть совсем точным, то Зябликов не явился на прием в местное отделение медико-социальной экспертизы, где они с Крушельницким подрабатывали по очереди, вынося вердикты об инвалидности на основании психиатрического диагноза.

Сегодня была очередь Зябликова, но в бюро МСЭК он не появился. Стас был вынужден бросить все свои дела, поскольку на выдачу справок о признании их родственников недееспособными сегодня было записано восемь человек. Не заставлять же людей ждать. Получение инвалидности и так процесс не быстрый, а уж затягивать его по причине халатности врача и вообще никуда не годится.

Освободился он только к двум часам дня и в весьма мрачном расположении духа сразу же вернулся в областную психиатрическую лечебницу. Даже не пообедав, потому что обедать было решительно некогда.

Во дворе больницы стояла полицейская машина, и это могло означать только одно – ему предстоит новая работа, теперь уже в качестве эксперта в области судебной психиатрии. Он даже застонал легонько: у него и своей работы «вагон и маленькая тележка», плюс еще чуть-чуть, а тут незапланированный выезд.

В кармане зазвонил телефон, Крушельницкий глянул на экран и улыбнулся. Звонила Липа. Это случалось нечасто – когда она выступала инициатором разговоров. Обычно звонил первым он, поэтому сейчас с легким трепетом нажал на зеленую кнопку, предвкушая, как услышит ее голос.

– Привет, – тепло сказал он, вызывая в памяти образ Олимпиады Бердниковой. Олимпиада виделась ему высокой, довольно крепко сложенной, с тяжелым узлом светлых волос, уложенных на затылке, и в обязательной белой врачебной шапочке.

С точки зрения Стаса, она была очень красивой, и портил ее только отблеск внутренней боли, запрятанный в глубине глаз. Очень далеко – и не разберешь, если не знаешь, но Стас Крушельницкий знал.

– Стас, ты скоро вернешься? – Голос ее звучал вроде бы совершенно как обычно, но Стас расслышал внутреннее напряжение. Липа была взволнована.

– Я вернулся уже. Во дворе стою, – ответил он. – У тебя что-то случилось?

– У нас у всех случилось, – непонятно ответила она, – иди сразу к главному врачу. Мы тут.

– Мы – это кто? – уточнил Стас. – Ты не волнуйся, я уже иду.

– Мы – это заведующие отделениями. Только тебя не хватает.

Входя в основное здание лечебницы и взбегая по лестнице на второй этаж, где находились кабинеты начальства, Крушельницкий уже понимал: случилось что-то серьезное. Черт, вдруг сбежал кто-то… Прикидывая последствия возможного побега, он даже зажмурился и затряс головой. С год назад из отделения для буйных умудрились выбраться два пациента. Новость попала в СМИ, два дня город трясло, как в лихорадке, а поймали беглецов таки с топорами в руках. Скандал случился знатный, чуть не стоивший главврачу места. Крушельницкий начальнику сочувствовал: главный врач был отличным специалистом, да и мужиком неплохим, и его вины в случившемся не было.