Гарун посмотрел на Мосула, тот пожал плечами, не заметив, как при этом дрогнули от изумления перед такой дерзостью глаза Гаруна.

— Господин, у нас ближе к северу есть на примете несколько мелких королевств… Они населены гяурами, к тому же их давно не наказывали. Можно столковаться с визирем, чтобы он напомнил об этом Падишаху, да славится его имя вечно, или самим устроить вылазку, чтобы привести тамошних крестьян в рабство на твои рудники, — неопределенно проговорил управляющий. — Или поступить, как мы сделали прошлый раз: разнести весть, что одно из королевств собирается напасть на другое, они передерутся и сами станут приводить пленных, и нам останется только купить их, выбирая самых крепких и способных долго работать.

Гарун посмотрел на управителя шахт и рудников, ожидая его мнения.

— Северяне плохо работают, господин, — отозвался бородатый карлик. — И они привыкли слишком много есть, лучше бы привезти желтых и узкоглазых.

— Напомни визирю, что его долг растет, а возвращать его он может и частями, — проговорил Гарун, обращаясь к Мосулу. Тот поклонился, соглашаясь. Карлику Золотой сказал так: — Ступай, скоро будут тебе рабы, может, и не желтые, а какие получатся, но будут.

После возникшего славословия о мудрости Гаруна и неизбежных раскланиваний, а также после глотка белого пенного вина, вкуса которого Золотой опять же почти не разобрал, к нему подогнали третьего из распорядителей. Им оказался, к вящему изумлению Гаруна, настоящий сатир, с копытцами и рожками на тщательно выбритом круглом черепе. И глаза у него были такими, какие, если правильно припомнить, бывают только у коз или козлищ. Он и говорил-то невнятно, будто губы у него мало подходили для правильной речи.

— Превысокий и любимый во всем мире господин… — А вот кланяться он не умел, не привык, это было видно, или его сатиричья натура как-то внутренне не была к этому приспособлена. — Овцы твои на дальних и высокогорных лугах пасутся, давая лучшую шерсть в мире, господин. Для ковроткачества шерсти будет довольно, для сукна и для войлока… И хлопковые поля твои дадут в этом году больше, чем обычно, как мне докладывали. А мануфактуры твои обеспечены, хвала твоей неизбывной мудрости, и работниками, и работницами. Ни в чем нет у нас недостатка…

Гарун, глядя на сатира и вспомнив, что народец этот испокон веков считался лживым, насмешливым и вороватым, тоже решил пошутить:

— Тогда что же не так, сатир?

Управитель мануфактур замялся, но не смутился, даже глаза у него блеснули без всякого намека на почтительность и послушание.

— Красильщики твои, как и прочие мелкие владельцы покрасочных мастерских, сейчас в трудном положении. Несколько кораблей с чернильными орешками с востока пришли одновременно. — Сатир даже решился развести руками. — И цены упали. А ведь ты сам понимаешь, что черный цвет труднее продавать, чем…

— Мосул, — спросил Гарун, не дав сатиру закончить, — нельзя ли сделать так, чтобы хотя бы дюжина-другая наших известных матрон появились в городе в черном? — Он еще подумал. — Тогда черный цвет определенно войдет в моду, глядишь, доходы красильщиков, ну и наши увеличатся?

Мосул сдержанно поклонился.

— Женщины глупы, господин, не знают, чего хотят, я сумею уговорить нескольких, чтобы они исполнили твое указание.

Гарун посмотрел на сатира, тот уже почти откровенно улыбался, хотя и оставалось пока непонятно, чему же именно.

— А еще спешу довести до тебя, господин золота и воды, что вспышка холеры в городе Плеве погубила много кружевниц, придется откуда-то привести новых.

Гаруну это все уже начинало надоедать.

— Откуда же их можно привести?

— Откуда-нибудь с севера, господин, — отозвался управитель с копытцами, — как известно, южанки в этом не слишком искусны.

— Мосул, — Гарун опять столкнулся взглядом со своим управляющим, — а среди этих, на севере, которых давно не наказывали, кроме сильных мужчин, много ли способных к тонкой работе женщин? Хорошо бы соединить эти две проблемы и решить их разом.

Мосул сдержанно поклонился и тут же, не слишком стараясь быть вежливым, почти вытолкнул сатира из беседки, резковато дернул головой, подзывая последнего из своих подчиненных, четвертого. Им оказался довольно странный тип, какая-то помесь серых кочевников-лалвов с бескрылыми тархами, Гарун знал, что есть и такие. Он зачастил высоким голоском и так быстро, что Золотой поневоле нахмурился, он не привык, чтобы к нему обращались настолько небрежно и легкомысленно:

— Господин наш, всех вместе и каждого по отдельности, спешу известить, что закрома полны, и скота на твоих выпасах достаточно…

— Чего же тут хорошего, — пробурчал Гарун. — Лучше бы было наоборот, цены бы тогда держались высоко, а о мясе всякая чернь только б и мечтала.

— Да, цены пока не очень высокие, — тут же сменил настроение странный управляющий полутарх, — но можно устроить небольшой падеж скота в одной из провинций соседней Самогории, где твоих земель почти и нет вовсе… Когда это станет известно, то поднимутся в цене хлеб и мясо, господин.

Гарун попробовал подняться, каким-то образом он отсидел правый бок, и вообще… При этом он неловко оперся на столик с угощениями, один из кувшинчиков вдруг слетел со стола и упал на выложенный плитами пол, хорошо зазвенев чеканным золотом, и вылил на камень вино. Гарун уставился на эту лужицу. Против ожидания светлое с небольшой розоватостью вино вдруг показалось ему темным, почти как кровь… Да простит бог грешных, было в этом что-то знаменательное, какое-то мелкое чудо, или, наоборот, что-то страшненькое, колдовское.

— Устраивай, Мосул, — проговорил Гарун, не замечая, как подрагивают его губы, — устраивай, для моей выгоды…

А после этого Гарун аль-Рахман Золотой, не договорив приказание, устремился во дворец, на свой спасительный диван, подальше от всех этих в общем-то малознакомых ему существ, чуждых и потому опасных, хотя бы они и работали всю жизнь для его благосостояния и его доходов… Да, он почти бежал, хотя довольно скоро опомнился и сообразил, что удирал не от этих, по-своему преданных ему и послушных, подчиненных и служащих.

Он бежал от все того же нахлынувшего на него ощущения — что-то и где-то в неимоверной дали пошло не так, как должно, как обычно все катилось своим чередом в его непомерных владениях и на его предприятиях. Он бежал и твердо знал, что страх, вновь одолевший его так внезапно, был не простым, он был вызван чем-то ужасным, незнакомым… И скоро, ох как скоро причина должна была проявиться во всей силе и непреклонности. А подготовиться к ней было невозможно, сколько гадателей и мудрецов ни спрашивай. Это он тоже почему-то знал со всей определенностью.

5

В зале приемов было дымно, пожалуй, слуги перестарались. Гарун вошел, потянулся, передернул пухленькими плечиками, ему можно быть и пухленьким, он же — Золотой, как про таких иногда говорили все на том же Западе — никогда сам себе чулок не надевал… Что-то он слишком часто сегодня вспоминает этих шайтанов с другой оконечности материка, не к добру это, а может — наоборот, все же торговля с ними куда как прибыльной бывает.