Недаром у них в столичном городе Падишаха, да славится имя его, даже постоянный караван-сарай для них построили, и они между собой какого-то дуайена выбрали… Тьфу, слово-то какое нехорошее, но деваться некуда, приходится с ними считаться. Кстати, дуайен этот посмел отказаться от его, Гаруна, приглашения, ну да ладно, придет время, война какая-нибудь с ними разразится, тогда он им припомнит… Многое припомнит.

Жалко, что полежать перед приемом толком не удалось, даже не сумел заснуть, все думал, отчего с ним случились эти магические припадки? И ведь не один, а два подряд! Это нужно выяснить, завтра же, если голова не будет болеть. Придется лекарей звать, не своего, домашнего, который только и умеет, что пятки натирать да покалеченных на конюшне рабов мазями заживлять, а настоящих, мудрых… Если среди них есть такие, ха!

Оглядев затянутый благовонной можжевеловой и сандаловой дымкой зал из-за слишком раскочегаренных жаровен, Гарун понял, что голова у него завтра все же болеть будет. Слишком уж тут придется ему, хм… повеселиться. А как иначе? Гостей, правда, нынче будет немного, но все такие друзья, что — помоги Всевышний! — пострашнее иных врагов.

Ложе для него было убрано какими-то редкими цветами, от них у него еще больше закружилась голова, когда он расположился с удобствами на подушках под боками. Приказал пока только чаю. Юная рабыня, смуглокожая нежная карлица, поднесла пиалу, он попробовал, в воде плавал листик ароматного жасмина. Вкуса Гарун, впрочем, не почувствовал.

Стал размышлять, нужно ли ему встречать шейха Аддалу у дверей или хотя бы в переднем зале. Решил, что к этому мальчишке выходить не стоит, непонятно еще, как у них там, в его владениях, дела пойдут, может, настоящим-то шейхом станет какой-нибудь его братец по отцу, тогда и Аддале придется или сидеть здесь, в Сирхаме, безвылазно, почти побираться и зорко следить, где какой прием, вроде его, гаруновского нынешнего, устроен, чтобы желудок набить, или вовсе удирать в дальние земли, чтобы и не нашли его, Аддалу, посланные братцем люди с кинжалами… Впрочем, скорее всего, такого не будет, Падишах, да пребудет его власть вечной, пока к Аддале благоволит, пусть и вздорен он, и беден, как последний дехканин.

А вот перед султанским сынком Гессой аль-Натаром придется все же вставать, но с него и этого будет довольно. Потому что, как говорят, он на такие обеды ходит вовсе не для того, чтобы кушать, он-то, Гесса этот клятый, известный среди всех благородных семей, знаменитый на всю столицу лотофаг. Значит, ничего особенного сделать не сумеет, да и неинтересно ему что-то делать. А еще, конечно, и это самое главное, владения его отца, султана Натара, слишком далеко находятся, его и прислали-то сюда, чтобы скрыть от родительских глаз и чтобы он подучился чему-нибудь в медресе… Как же, научится этот идиот мудрости и светоносной правде священных книг, у него, поди, мозги вовсе слиплись от лотоса, и кишки скоро полезут изо всех дыр… Стоит к нему только приглядеться, в глаза заглянуть — это становится понятно даже тому, кто о лотосе-то и не слыхивал.

Да, будут еще матроны… Вдовы и изгнанные жены, хотя, конечно, такое случается редко — чтобы жену да изгнать. Нет уж, пусть лучше живет себе в гареме, сидит над вышивкой или служанок колотит в свое удовольствие, только бы не стала такой, как…

Как Жверса, например. Правда, она, чтобы вести себя нескромно, но поведением своим не оскорблять силу истинных Поучений, вынуждена была переменить веру, перешла в какой-то из вендийских культов, которые не слишком строги к утехам плоти, особенно женской, мягкой и податливой… Ой, лучше бы она не пришла. Но ведь не выгонишь, если припрется! Этого даже с вдовой, даже с неверной изменницей истинной веры не сделаешь, не по нему, Гаруну, эта честь — Жверсу, допустим, от дверей гнать.

Потому что есть, конечно, власть и сила его богатства, которую все уважают, признают и почитают, но есть еще и сила рождения, предков, рода и титула. А вот с этим у него, у Золотого, не слишком гладко. Сказывают, что на Западе можно у их князьков или эрлов каких-то грамоту на благородство происхождения купить и называться, предположим, бароном или хотя бы виконтом чего-то там такого… Да что же это за беда! — все время западники сегодня на ум приходят, что-то надо с этим делать.

Хотя, конечно, удобно они устроили, было бы неплохо купить себе, предположим, графский титул, и уже тогда никто не будет ему, Гаруну, из раззолоченной знати в нос тыкать его презренным торговым происхождением… Хотя, наверное, нет, все равно будут. Но уже его сыну, преемнику и наследнику, пожалуй, могут и поостеречься припомнить, что его дед в лавке торговал, а уж внуки или прочие потомки, пожалуй, почти наверняка смогли бы об этом не думать. Да, жалко, что у нас нет такого обычая.

А может, и хорошо, что нет, все же истинная вера — она ведь не только вера, но и порядок, установление жизни в подлунном мире. И хорошо, что порядок этот не меняется, вот только было бы неплохо для него одного, для Гаруна аль-Рахмана, сделать исключение.

В переднем зале поднялась кутерьма, забегали слуги, появился шейх Аддала, развинченной походочкой прошел к хозяину, пришлось Гаруну оправдываться, что слуги проявили неучтивость к гостю, не предупредили, не то бы он, конечно, его у самой двери встретил… Аддала был тонким и вертлявым, и непонятно было, что он думает, слишком быстро менялось выражение его лица, выдающего происхождение от пустынных демонов-джинидов, некогда несравненных воинов, втроем и только с копьями выходящих против боевого слона, а ныне, как водится, принявших истинную веру и сделавшихся беями, шейхами, каганами и эмирами в разных землях Падишаха, да славится его имя…

— Что-то ты не весел, друг Гарун. Неужто в сундуках своих, коим нет счета, нашел фальшивый золотой?

Это у него шутка такая, нужно бы посмеяться, да вот губы почему-то не растягиваются, заметил Гарун. Но все же через силу посмеялся, уложил шейха на ложе неподалеку от себя, велел принести вина и выставил фрукты, разумеется. Шейх еще о чем-то болтал, но уже с каким-то дружком своим, которого привел, которого сам Гарун видел впервые, из диких кочевых лалвов, судя по татуировкам на щеках… И кого только в их славном стольном Сирхаме не встретишь?

Потом приглашенные, и не только, стали собираться веселее. А после того как все основные гости все же явились, перездоровались и улеглись по своим ложам для вкушения праздничного ужина, стали подавать и расхваленные Вишамом блюда, по большей части, как он и предупреждал, рыбные, но попадались и такие, что невозможно было сказать — из чего они, собственно, приготовлены.

Праздник, конечно, сладким и нежным, как хотелось Гаруну еще утром, не получился, а получилось что-то трудноопределимое. Как-то Вишам на этот раз сплоховал, пожалуй. Рыбы было много, и была она, по всей видимости, великолепной, вот только не всем нравилась. Дружок Аддалы, татуированный лалв, почти откровенно плевался, когда ему кто-то из нерадивых рабов подсунул сочнейшего краба, оказывается, этот дикарь подумал было, что это — речной рак из их дальних северных рек, которые питаются тухлятиной всякой и потому для еды невозможны… Пришлось ему наливать полный кубок драгоценного северного бренди, цена которому здесь, в Сирхаме, почти равнялась по весу магдасальскому перцу. А вот за пару-тройку десятков фунтов перца можно было уже купить гибкую, каленую сирхамскую саблю, об которую разделялся под собственный весом шелковый платок, пущенный с высоты поднятой руки… Нет, дикарь — он дикарем и останется, решил Гарун.