Мне жаль. Мне очень жаль. Мне очень-жаль-очень-жаль-очень-жаль-очень жаль. Мне очень-жаль-очень-жаль-очень жаль. Мне очень жаль. Мне очень жаль. Мне очень-жаль-очень-жаль-очень-жаль-очень-жаль-очень-жаль. Мне очень жаль. Мне очень-жаль-очень-жаль-очень-жаль-очень-жаль. Мне очень жаль. Мне очень-жаль-очень-жаль-очень-жаль. Мне очень жаль, очень жаль, пожалуйста, прости меня.

Это была ужасная случайность.

Прости меня.

Пожалуйста, прости меня.

Я стараюсь, чтобы окружающие знали обо мне как можно меньше. Еще меньше я рассказываю о себе сам. Есть кое-что, о чем я никогда никому не говорю.

Я люблю подолгу принимать ванну.

Сколько себя помню, я всегда был одержим чистотой. Я так глубоко увяз в кровавом месиве, что компенсирую это, как мне кажется, своим почти что маниакальным стремлением к чистоте. Я часто принимаю душ. Чищу зубы три раза в день. Подстригаюсь раз в неделю. Тру руки щеткой перед сном и после него. У меня нездоровая привычка носить только свежевыстиранную одежду. И всегда, когда я испытываю эмоциональные перегрузки, единственное, чем я могу успокоить нервы, — это всласть поплавать в ванне.

Именно этим я сейчас и занимаюсь.

Врачи научили меня накладывать на раненую руку водонепроницаемую повязку из пластика, так что я могу «нырять», сколько мне вздумается. Я погружаюсь в воду, задержав дыхание, и выдыхаю через нос. Я слышу, как булькают крохотные пузырьки воздуха.

Теплая вода дарит мне чувство невесомости. Она смывает с меня все заботы, словно понимает, что мне нужно сбросить это бремя. Закрыть глаза и расслабиться.

Я чуть-чуть всплываю.

Я не открываю глаз, из-под воды торчат лишь мой нос и губы. Я дышу ровно и неглубоко, стараясь сбросить напряжение. Уже так поздно, что я не знаю, который час. Я только чувствую, что температура значительно понизилась и прохладный воздух щекочет мне нос. Какое странное ощущение, когда почти все тело погружено в ласковую теплую воду, а носу и рту холодно.

Я снова погружаюсь в воду.

Как бы хорошо пожить здесь, думаю я. Где мне неведомо земное притяжение. Где я свободен от бремени и не стянут путами обыденной жизни. Здесь у меня другое тело, другая оболочка, и руки друзей поднимают меня ввысь. Сколько раз мне хотелось заснуть, укрывшись этим одеялом.

Я погружаюсь чуть глубже.

Всего за неделю моя жизнь перевернулась вверх дном.

Мои цели не те, что прежде. Сосредоточиться — об этом не может быть и речи. Все мои помыслы обращены к одному человеку, и впервые в жизни я сам не свой. Ее слова врезались мне в мозг, словно клеймо каленым железом. Она неотступно стоит у меня перед глазами, и я навязчиво пытаюсь представить себе все, через что ей пришлось пройти. Я нашел ее дневник, и это окончательно подкосило меня. Мои чувства к ней стремительно вышли из-под контроля. Мне никогда так отчаянно не хотелось увидеть ее и поговорить с ней.

Я хочу, чтобы она знала, что теперь я понял все, чего не понимал прежде. Что мы с ней — почти близнецы; у нас столько общего, что я и вообразить себе не мог.

Но теперь она далеко. Она сбежала с какими-то чуждыми ей людьми, которые ее совсем не знают и не станут заботиться о ней так, как это сделал бы я. За несколько мгновений она перенеслась в совершенно другой мир, и я очень переживаю за нее. Человек вроде нее и с ее прошлым отнюдь не сразу приспосабливается к новой жизни. И теперь должно произойти одно из двух: либо она полностью замкнется в себе, либо она взорвется.

Я рывком встаю, хватая ртом воздух.

Убираю падающие на глаза волосы. Прислоняюсь к мозаичной стене, позволив прохладному воздуху успокоить меня, привести мои мысли в порядок.

Мне необходимо найти ее прежде, чем она сломается.

Раньше я никогда не горел желанием помогать своему отцу, никогда не соглашался с его доводами и методами. Но теперь я готов пойти на все, лишь бы вернуть ее.

И я жду не дождусь возможности свернуть Кенту шею.

Предатель. Ублюдок. Идиот, возомнивший, что ему досталась хорошенькая девушка. Он и понятия не имеет, кто она на самом деле. И как она себя проявит.

И если он думает, что хоть немного подходит ей, он куда больший идиот, нежели я предполагал.

— А где кофе? — спрашиваю я, оглядывая стол.

Делалье роняет вилку, она с грохотом падает на тарелку. Он смотрит на меня выпученными глазами:

— Как вы сказали, сэр?

— Я хочу попробовать, — отвечаю я, левой рукой намазывая масло на тост. Бросаю на него беглый взгляд. — Вы ведь всегда говорите о кофе. Так что я подумал…

Не говоря ни слова, Делалье буквально подпрыгивает со стула. Мчится к двери.

Я беззвучно хохочу, глядя в свою тарелку.

Делалье сам вкатывает сервировочный столик с чаем и кофе и располагает его рядом с моим стулом. У него трясутся руки, когда он наливает темную жидкость в чайную чашку, ставит ее на блюдце, потом на стол и пододвигает ко мне.

Я жду, пока он наконец не усядется, и делаю маленький глоток. Это какой-то странный, нестерпимо горький напиток. Совсем не то, что я ожидал. Я мельком смотрю на него, удивленный тем, что такой человек, как Делалье, начинает день с такого крепкого напитка с отвратительным вкусом. Кажется, я начинаю его за это уважать.

— Не так уж и ужасно, — замечаю я.

Он расплывается в такой широкой и довольной улыбке, что я сомневаюсь, правильно ли он меня расслышал. Он весь светится, когда говорит:

— Я обычно добавляю сливки и сахар. Гораздо вкуснее и…

— Сахар. — Я ставлю чашку на блюдце. Сжимаю губы, скрывая улыбку. — Кладете сахар. Конечно же. Так намного вкуснее.

— Не хотите ли попробовать, сэр?

Я жестом останавливаю его и отрицательно качаю головой.

— Отзовите поисковые партии, лейтенант. Мы прекращаем дневное патрулирование и переходим на ночное, после наступления комендантского часа. Вы остаетесь на базе, — говорю я ему, — где Верховный будет отдавать приказы через своих подчиненных. Выполняйте все его распоряжения по мере их поступления. Я сам поведу группу. — Я делаю паузу. Смотрю ему в глаза. — Никаких утечек быть не должно. Ничего, что могло бы дать гражданским повод для ненужных разговоров. Вам ясно?

— Так точно, сэр, — отвечает он, забыв о кофе. — Я тотчас же отдам приказ.

— Хорошо.

Он встает.

Я киваю.

Он уходит.

С тех пор как она исчезла, я впервые чувствую какую-то надежду. Мы найдем ее. Теперь, обладая новыми сведениями и выставив целую армию против жалкой шайки бунтовщиков, кажется невозможным, что мы потерпим неудачу.