Дверь бесшумно затворилась, и капризный голос стих.

– Будь это правдой, она давно бы велела закрыть двери, – устало произнесла Ада, осунувшееся бледное лицо которой выражало страдание. – Доктор Вон, ну почему она делает вид, что все специально ее мучают?

Вонблон вздохнул.

– Я уже тебе говорил. Не обращай внимания. Раздражительность и жалобы – неотъемлемые спутники ее болезни.

Мы попрощались с девушкой и вслед за доктором вышли из комнаты.

– Боюсь, вы узнали немного, – заметил он, почти извиняясь. – К большому сожалению, Ада не видела нападавшего. – Он повернулся к сержанту. – Между прочим, вы проверяли стенной сейф в столовой? Знаете, там над каминной доской за большой червленой панелью…

– С него и начали, – с легкой насмешкой отозвался Хис. – Кстати, док, завтра утром я хочу прислать к мисс Аде своего человека, чтобы снять отпечатки пальцев.

Вонблон любезно согласился и протянул руку Маркхэму.

– Если я чем-то могу быть полезен вам или полиции, – добавил он вежливо, – прошу, обращайтесь. Буду рад помочь. Не представляю, правда, чем, но как знать.

Маркхэм поблагодарил его, и мы спустились на первый этаж, где уже стоял Спроут с нашими пальто наготове. Минуту спустя мы сели в машину окружного прокурора.

Когда мы добрались до здания уголовного суда, было без малого пять часов. Свэкер зажег в кабинете Маркхэма старинную бронзовую люстру с керамическими плафонами; в ее неярком свете комната выглядела унылой и мрачной.

– Ну и семейка, дружище, – вздохнул Вэнс, откидываясь на спинку глубокого кожаного кресла. – Определенно нехорошая. Как переросшее растение. И куда подевалась былая сила? Если бы предки современных Гринов взглянули из своих усыпальниц на нынешнее поколение, клянусь, с ними случилась бы истерика!.. Удивительно, как эти старые семейства деградируют в атмосфере лени и праздности. Виттельсбахи, Романовы, все эти Юлии-Клавдии, Аббасиды – сплошь тупиковые эволюционные ветви… И с целыми народами то же самое. Роскошь и неограниченные удовольствия развращают. Рим во времена «тридцати тиранов», Ассирия при Сарданапале, Египет в эпоху поздних Рамессидов, Вандальское королевство в Африке при Гелимере… Удручающе.

– Вашу эрудицию лучше бы демонстрировать перед историками и социологами, – проворчал Маркхэм, не скрывая раздражения. – Чем эти факты помогут нам, и какое вообще отношение они имеют к делу, я, извините, не понимаю.

– Ну зачем же так категорично? Я выношу на ваше глубокомысленное рассмотрение характеры и взаимоотношения членов этого клана. Они послужат нам вехами на темной следственной дороге… Вообще вы знаете, – продолжал Вэнс не без юмора, – какая жалость, что вы с сержантом одержимы идеей социальной справедливости и прочей чепухой. Общество только выиграет, если Грины и им подобные исчезнут с лица земли. Хотя дело занимательное, крайне занимательное.

– К сожалению, не разделяю ваш энтузиазм, – резко ответил Маркхэм. – Это банальное и грязное преступление. Сегодня утром я сказал бы несколько подходящих случаю фраз и отправил Честера восвояси. Но тут вы – с вашим заступничеством, таинственными недомолвками и покачиванием головы. И я по глупости позволил себя в это втянуть. Надеюсь, день у вас выдался приятный. А вот у меня впереди еще три часа накопившейся работы.

Последнее предложение недвусмысленно намекало, что нам пора откланяться, однако Вэнс и ухом не повел.

– Побуду с вами еще немного, – заявил он с добродушной улыбкой. – Мой друг прискорбно ошибается. Как же я его брошу? Вам необходимо руководство, Маркхэм, и я решительно настроен вывернуть наизнанку перед вами с сержантом свою трепещущую душу.

Окружной прокурор нахмурился. Он достаточно знал Вэнса и понимал, что тот говорит очень серьезно и веселость – лишь маска. Годы близкой дружбы научили его, что поступки Вэнса, какими бы иррациональными они ни казались, никогда не продиктованы досужей прихотью.

– Хорошо, – неохотно уступил он. – Но буду признателен за краткость.

Вэнс печально вздохнул.

– Вот оно, наше суматошное время. Все куда-то спешим… – Он вопросительно посмотрел на сержанта. – Скажите, вы видели тело Джулии Грин?

– Само собой.

– Ее поза на кровати была естественной?

– А мне откуда знать, что для нее естественно? – Хис был не в духе. – Она полулежала на подушках, под одеялом.

– Вы не заметили ничего необычного?

– Вроде нет. Следов борьбы не было, если вы об этом.

– А руки? Они были спрятаны?

Хис удивленно поднял голову.

– Нет, сверху. И, раз уж вы об этом заговорили, она сжимала одеяло.

– То есть вцепилась в него?

– Ну да.

Вэнс стремительно наклонился вперед.

– А лицо, сержант? Ее убили во сне?

– Вряд ли. Глаза были широко раскрыты, она смотрела перед собой.

– Глаза раскрыты, смотрела перед собой, – повторил Вэнс с нарастающим волнением в голосе. – Что, по-вашему, выражало ее лицо? Страх? Ужас? Удивление?

Хис внимательно посмотрел на Вэнса.

– Да все, что вы перечислили. Рот был приоткрыт, как будто она чему-то удивлялась.

– И обеими руками вцепилась в одеяло. – Вэнс посмотрел куда-то вдаль, потом медленно встал и, опустив голову, прошелся взад-вперед. Перед столом окружного прокурора он остановился и оперся руками о спинку кресла. – Послушайте, Маркхэм. В этом доме происходит что-то ужасное. Немыслимое. Никакой случайный грабитель не вламывался туда вчера через парадную дверь. Преступление было спланировано, заранее просчитано. Кто-то выжидал в засаде. И этот кто-то знал дом, знал, где расположены выключатели, когда все отправляются спать, когда уходят к себе слуги – знал точно, как и когда нанести удар. За всем, что произошло вчера, – глубокий и ужасный мотив, бездонная пропасть, темные, смердящие уголки человеческой души. В этом преступлении черная ненависть, извращенные желания, отвратительные склонности, нездоровые амбиции. И вы только играете на руку убийце, отказываясь все это признать.

Он говорил странно глухо, и трудно было поверить, что это все тот же веселый и циничный Вэнс.

– Дом Гринов охвачен заразой. Он разлагается. Быть может, не в прямом смысле, но моральное разложение в тысячу раз страшнее. Гниет сама суть этого дома. И с ним – все его обитатели, теряя нравственность, здоровье духа и рассудок. Их отравляет атмосфера, которую они сами же и создали. В подобной ситуации преступление просто неизбежно. Удивительно, что не дошло до чего-нибудь еще более грязного и мерзкого. Это всего лишь одна из многих ступеней общей деградации их ненормального рода.

Вэнс замолчал и умоляюще протянул руку.

– Только подумайте. Старый одинокий большой дом, который дышит плесенью ушедших поколений, истлевший внутри и снаружи, стоит посреди запущенного участка, и бок его лижут грязные волны реки… А теперь вспомните разношерстную компанию беспокойных нездоровых существ, которые благодаря чрезмерному идеализму Тобиаса Грина должны жить бок о бок четверть века. Изо дня в день они дышат тлетворными миазмами прошлого, слишком слабые и трусливые, чтобы что-то изменить и идти своим путем, удерживаемые обманчивой стабильностью и развращающей праздностью. Постепенно они начинают ненавидеть друг друга, озлобляются и ожесточаются, безжалостно треплют друг другу нервы, утопают в обидах, пылают ненавистью, погрязают в черных мыслях, жалуются, дерутся, огрызаются… В конце концов наступает переломный момент, и разъедающая их ненависть обретает осязаемую форму.