Комната, узкая и длинная, была набита мебелью самых разнообразных стилей и являла собой типичное жилище мужчины – сочетание удобства и неряшливости. На столах громоздились в беспорядке газеты и спортивные журналы, тут и там стояли пепельницы. В углу располагался открытый бар, а на мягком кожаном диване валялись клюшки для гольфа. Я заметил, что кровать не разобрана.

В центре, под старомодной хрустальной люстрой, помещался письменный стол в стиле чиппендейл восемнадцатого века с проемом для ног, а рядом – удобное кресло. В нем-то и сидел, в халате и тапочках, Честер Грин. Его туловище немного наклонилось вперед, а голова была слегка запрокинута на мягкую спинку. Увидев в призрачном свете люстры его лицо, я содрогнулся. И без того выпученные глаза вылезали из орбит в невыразимом удивлении, а отвисшая челюсть и приоткрытые вялые губы еще усиливали выражение изумления и ужаса.

Вэнс внимательно изучал убитого.

– Как вы полагаете, сержант, – спросил он, не поднимая головы, – Честер и Джулия, отправляясь в мир иной, видели одно и то же?

Хис нервно кашлянул.

– Что-то их удивило, – признал он, – это факт.

– Удивило!.. Благодарите Создателя, что он милостиво обделил вас воображением. Вылезшие на лоб глаза, открытый рот – в них вся правда злодейского преступления. В отличие от Ады, Джулия и Честер видели, кто им угрожает, и пришли в изумление и ужас.

– Ну, они-то нам рассказать ничего не смогут. – Хис, как всегда, был предельно практичен.

– Словами, разумеется, нет. Но, как сказал Гамлет, «убийство, хоть и немо, говорит чудесным языком»[32].

– Бросьте ваши штучки, Вэнс, и выражайтесь яснее, – потребовал Маркхэм. – К чему вы клоните?

– Клянусь, я и сам не знаю. Все слишком неопределенно.

На полу, под свисающей с подлокотника рукой покойного, лежала небольшая книжка. Вэнс поднял ее и небрежно полистал.

– Перед смертью Честер предавался чтению. «Гидротерапия при запорах». Да, он как раз из тех, кто беспокоится о толстой кишке. Вероятно, услышал где-нибудь, что застой в кишечнике мешает правильному положению ног в гольфе. Сейчас он, вне всяких сомнений, расчищает от неувядающих лилий Елисейские поля, чтобы было где играть.

Вэнс посерьезнел.

– Вы понимаете, о чем говорит эта книга, Маркхэм? Когда вошел убийца, Честер читал. Но он не потрудился подняться или позвать на помощь. Он подпустил незваного гостя вплотную и преспокойно сидел, даже не отложив книгу. Почему? Он знал убийцу… и не боялся его! А когда ему к груди вдруг приставили пистолет, он от неожиданности, не веря своим глазам, не смог пошевелиться. И тут нажали на спусковой крючок, и пуля пронзила его сердце.

Глубоко озадаченный, Маркхэм медленно кивнул, а Хис вгляделся в лицо покойника.

– Логично, – согласился он наконец. – Да, он был с ним нос к носу и ничего не заподозрил. Как и Джулия.

– Вот именно, сержант. Убийства чрезвычайно схожи, что наводит на мысли.

– А все-таки вы кое-что упускаете. – Хис сдвинул брови. – Допустим, Честер еще не спал, и дверь была открыта. Но Джулия-то разделась и легла. А она всегда запиралась. Как этот тип с пушкой попал в ее комнату? А, мистер Вэнс?

– Проще простого. Примем в качестве рабочей гипотезы, что Джулия разделась, погасила свет и забралась в свою большую кровать. В дверь постучали. Вероятно, она узнала этот стук. Она поднялась, зажгла свет, отворила гостю, снова легла в теплую постель и оттуда вела переговоры. Может быть, посетитель даже присел на край ее кровати. А затем неожиданно вытащил револьвер, выстрелил и поспешно вышел, забыв выключить свет. Я не настаиваю на деталях, но эта версия отлично согласуется с убийством Честера.

– Может, так оно и было, – неуверенно признал Хис. – А как же с Адой? В нее-то пальнули в темноте.

– Философы-рационалисты утверждают, сержант, что на все есть причина; к сожалению, наш недалекий ум прискорбно ограничен, – ответил Вэнс с шутливой занудливостью. – Поведение загадочного преступника в случае с Адой пока необъяснимо. Но вы затронули ключевой момент. Если мы поймем, почему этот inconnu[33] изменил тактику, то значительно продвинемся в расследовании.

Хис молча стоял посреди комнаты, оглядывая обстановку. Вскоре он подошел к платяному шкафу, открыл его и включил висящую внутри лампочку. Пока он мрачно рассматривал содержимое, послышались тяжелые шаги, и в дверях появился Сниткин. Хис обернулся и, не дав подчиненному сказать ни слова, хрипло спросил:

– Ну, что отпечатки?

– Вот. – Сниткин протянул длинный коричневый конверт. – В два счета измерил и зарисовал. Правда, сдается мне, проку с них будет чуть. Таких ботинок в Америке миллионов десять.

Хис достал из конверта нечто, напоминающее стельку из тонкого белого картона.

– Да-а, ножки не крошки.

– Как сказать, – возразил Сниткин. – Это резиновые боты, по ним ногу не определишь. Налезут и на сороковой, и на сорок третий. И колодка может быть любая.

Хис кивнул, явно разочарованный.

– А точно резиновые? – Ему было жаль терять ценную улику.

– Куда уж точнее. Пропечаталось хорошо. Каблук плоский, скругленный – сразу видно. Ну да я попросил Джерима[34] проверить.

Сниткин скользнул взглядом по содержимому платяного шкафа.

– Навроде этих. – Он указал на пару высоких непромокаемых ботов, которые валялись под полкой для обуви. Затем достал один из них, оглядел и хмыкнул: – И размер тот.

Он взял у сержанта картонную копию следа и приложил к боту. Подошло идеально.

Хис встряхнулся.

– Черт, и что бы это значило?!

Маркхэм придвинулся.

– Он мог, конечно, вчера вечером куда-то ходить.

– Не стыкуется, сэр, – возразил Хис. – Зачем посреди ночи тащиться самому, когда есть дворецкий? Да и магазины все закрыты. Следы-то появились после одиннадцати, когда прекратился снег.

– И нигде друг на друга не накладываются, – добавил Сниткин. – Не разберешь – ушел человек и вернулся или наоборот.