— Благодарю вас, Дмитрий Григорьевич, — произнесла Софья, раскрыв веер и теперь усердно им дирижируя.

— О, Дмитрий, ты много потерял, — веско заметил Болдинский.

— Теперь я это вижу, — грустно ответил Воронцов. — Но может быть, сумею наверстать? — добавил он, устремив взгляд на Софью.

Та еще продолжала размахивать веером и не смотрела ни на него, ни на Константина. Устремив глаза долу, она о чем-то усиленно думала, что-то переживала, улыбаясь прелестной улыбкою, и хранила молчание.

— Разумеется, мы рады видеть вас, Дмитрий Григорьевич, — сказала Анна Юрьевна и тут же поправилась: — Тем более что Константин Васильевич так увлекательно рассказывал нам о поэзии. Вы знали, что он талантливый поэт?

— Поэт? — Воронцов удивленно взглянул на Болдинского. — Друг мой, ты укрывал талант от всех нас столько лет?

— Нет, право, здесь таланту никакого, — отвечал Константин, слегка смущенный, — тем более что стихи я начал писать тому полгода как.

— Но, Константин, теперь тебе не скрыться, — бравировал Дмитрий, — так прочитай же нам свое творенье.

— Ну что ж, прочту, — сказал Болдинский, гордо выпрямившись:

Я никогда не думал быть поэтом,

И никогда я не стремился наугад

Произносить слова об том, об этом,

Рифмуя строки шатко, невпопад.

Но я мечтал о том, чтоб вы узнали

О моей страсти, о моей любви,

Об том, чтоб вы предугадали,

О чем я давеча поклялся на крови.

— Неплохо, — жеманно определил Воронцов, — есть посвящение?

— Я, честно говоря… — Константин смутился и покраснел, перевел взгляд на Софью и сконфузился окончательно.

— Кому бы ни были посвящены эти строки, — дипломатично приняла участие в обсуждении Анна Юрьевна, — я уверена, что эта особа будет чрезвычайно польщена таким посланием.

— Только в том случае, если эта пылкая страсть взаимна, — безжалостно заметил Дмитрий. — Как вы думаете, Мария Михайловна?

— О, я, право, не знаю, — смутилась Мария, — пожалуй, каковы бы ни были эти чувства, ей, вероятно, было бы лестно то обстоятельство, что ей посвящают стихи.

— О, Мария Михайловна, в таком случае позвольте и мне посвятить вам стихотворение! — воскликнул Дмитрий. — У меня как раз родился один экспромт:

Мария, вы — земная суть,

Обворожительны и хороши собою.

И я мечтаю, что когда-нибудь

Вас назову своей сестрою.

Воронцов достиг желанного эффекта: Мария покраснела, Константин помрачнел, а Софья перестала обмахивать себя веером и пораженно посмотрела на новоявленного поэта. И лишь Анна Юрьевна сохранила прежнюю спокойную улыбку и произнесла:

— Дмитрий Григорьевич, а ведь и вы, оказывается, тайный поэт! Я уверена, что мои дочери с детства относились к вам как к брату и принимали вас в семье как близкого родственника.

— Поэзия, Анна Юрьевна, — удел всякого молодого повесы, — заявил Константин, — а потому нет ничего удивительного в том, что юноша двадцати лет или немного более сочиняет стихи.

— А мне всегда казалось удивительным, что молодые люди становятся поэтами, — возразила княгиня Ланевская.

— Они становятся ими, когда влюбляются, — сказал Дмитрий.

— А вы согласны с этим, Константин Васильевич? — произнесла Софья, с интересом посмотрев на Болдинского.

— О, бесспорная истина, — ответил тот.

— Так, стало быть, вы влюблены, — заключила Софья.

— Пожалуй, так, — согласился Константин, слегка смущенный.

— И вы, Дмитрий Григорьевич? — спросила Софья.

— До безумия, — бойко ответил Воронцов, ослепительно улыбаясь.

— Но вы конечно же не скажете о ней? — едко сказала Софья.

— Не вижу причин делать из этого тайну, — беззаботно ответил Дмитрий.

— Вы уже объяснились с нею? — поинтересовалась Софья.

— Готов сделать это немедленно! — воскликнул молодой граф, вставая с места.

— В таком случае вам следует сперва ее найти, — строго сказала княжна, вставая в ответ. — Прошу меня извинить, я вынуждена вас оставить.

И она легкой походкой вышла из гостиной. Мария сделала гостям реверанс и последовала за ней.

— Ах, господа, быть может, чаю? — предложила Анна Юрьевна.

— Прошу не гневаться, сударыня, я обещал увидеться с братом, — ответил Константин, — очень рад был сегодня видеть вас.

— И мы всегда вам рады, Константин Васильевич, — улыбнулась княгиня, — вы желанный гость в нашем доме.

— Покорнейше благодарю, — поклонился Болдинский, — имею честь.

И вышел. В комнате остались только Дмитрий и Анна Юрьевна.

— Как много изменилось в Петербурге, — заметил Воронцов.

— Вы правы, Дмитрий Григорьевич, — согласилась княгиня, — пока вас не было, здесь все переменилось.

— И как преобразилась ваша дочь, — сказал Дмитрий.

— Софья повзрослела, это правда, — кивнула Анна Юрьевна.

— Я хотел с вами обсудить…

— Надеюсь, не любовные дела, — улыбнулась княгиня.

— Нет-нет, — уверил ее Дмитрий, хоть именно об них и собирался говорить.

И они провели час, беседуя об общих знакомых, о городских сплетнях, о балах — словом, обо всяких глупостях; и за время их разговора ни слова более не сказано было о княжне.

Всегда с любовью жизнь в противоречье.

Уильям Шекспир

Софья быстрыми шагами направилась в свою спальню, и, оказавшись там одна, она опустилась на кровать, закрыла лицо руками и горько заплакала.

Как, как могла она оставить, забыть свою любовь к Дмитрию? Как он обворожителен, умен! Как храбр и отважен! О почему, почему она придавала какое-то значение словам и уговорам? Как могла она подумать, что Дмитрий, Митя, за которого она всегда мечтала выйти, забыл ее в Париже, разлюбил?

Дура! Как она могла?

Вот он вернулся, страстный и влюбленный. Такой же, как и раньше. Нет! — в сто раз лучше. И он по-прежнему в нее влюблен: сомнений быть не может.

А Константин? Ведь и он в нее влюблен, это видно.

Он красивый молодой человек. Воспитан, обходителен, умен. Застенчив, робок, но прекрасный человек. Он мог бы всю жизнь свою любить ее одну, и ей одной всю жизнь он был бы верен. Но ведь она же, Софья, она его не любит! Она всегда любила одного Дмитрия.

Ах, зачем, зачем Дмитрий тогда уехал? И почему же, почему он не писал? Ну почему он хоть раз в неделю, раз в две недели не мог напомнить о себе? Быть может, он ее не вспоминал? Нет, это невозможно! Как он теперь смотрит на нее, как он глядит, как говорит о ней!