Трофейная Жена явилась на чашечку кофе, одетая, как и все мы, в белый банный халат, но уже с волосами, выкрашенными в серебристые перья. Лицо ее светилось счастьем. Она сообщила, что джакузи заработает в два, она пойдет туда обязательно и с нетерпением ждет еще чьей-нибудь исповеди. Ведь не ей же единственной хочется облегчить душу! Теперь настал черед других.

— Нет, вы не единственная, — сказала Лекторша. — Я всю ночь не сомкнула глаз и готовилась. Люди считают, будто я железная и прекрасно владею собой, а это не так. Все дело в том, что мне совсем не с кем поговорить. Я живу с мужчиной, который почти не знает английского. Это и хорошо, и в то же время плохо. На друзей у меня просто нет времени, поэтому и друзей нет. Я читаю лекции, то есть говорю с людьми. Обращаюсь к ним с кафедры, а они слушают и даже аплодируют, но это же не настоящий разговор. Так что разрешите теперь мне держать речь. Пожалуйста, позвольте мне выговориться!

Она выглядела такой подавленной, что мы, конечно же, согласились. Кому-то надо было идти на процедуры, но большинство остались. Ей было лет тридцать пять, привлекательная блондинка с уверенными движениями а отрывистой речью. Всем своим видом она давала понять, что осведомлена больше других и по праву занимает свое место на кафедре. Она рассуждала со знанием дела, и сомнения, похоже, ей неведомы. Поэтому странно было видеть ее такой — жалкой и унизившейся до просьбы.

— У всех есть друзья. То есть хорошо знакомые, близкие люди. У меня же только больницы. Там ко мне относятся неплохо, редко когда бросят и уйдут — и то поскольку другие уже стучат в дверь и спрашивают: «А мне как быть?» Только пару раз со мной обошлись по-хамски — просто попались негодяи, готовые пройти по головам. Но в основном больницам можно доверять — там к тебе добры и всегда рады. Они лучше друзей и лучше любовников.

Больницы очень разные, каждая отличается своей атмосферой. К ним надо уметь приноровиться — точно так же, как люди приноравливаются к своим избранникам. Одни готовы возиться со мною сколько угодно, другие спешат поскорее выпроводить. Одни хотят, чтобы я вела себя мужественно и не жаловалась, другим, наоборот, нравятся беспомощность и слезы. Где-то царят суета и беготня, а где-то даже бригады экстренной помощи изнывают от безделья. В общем, выбирай, что больше нравится. Разъезжая по миру, я десятки раз попадала в больницы «Скорой помощи». Где я только не была! И в нью-йоркском «Бельвю» — там меж больничных коек расхаживают женщины с автоматами, — и в Сараево, с кардиоаппаратурой, свисающей с мясничьего крюка на потолке; в Руане экспериментируют с новыми лекарствами и хладнокровно изучают пациентов в предсмертном состоянии; в Москве больных обезболивают и обездвиживают, загоняя им в ягодицы толстенные иглы шприцов; в Сан-Франциско же вас лучше отправят на тот свет, чем дадут антибиотик.

Моя работа связана с поездками — я читаю лекции по оккультизму и прочей эзотерике. Спиритуалистические общества хотят знать свою историю, и я рада помочь им в этом. Мои пальцы обладают особой сенсорикой, как у знаменитых медиумов Викторианской эпохи — Слэйда, Фостера и Давенпорта. Кто-нибудь из вас знаком с этими именами? Нет? В свое время их объявили мошенниками, но у меня есть звукозаписи сеансов, говорящие об обратном. В какие бы точки мира я ни приезжала со своими лекциями, они везде собирают огромные аудитории. К тому же мне на удивление хорошо платят и живу я неплохо, хотя до недавнего времени была одинока.

В общем, я веду беспокойную жизнь очень занятого человека. Конечно, это сказывается на здоровье — я страдаю надбрюшной тахикардией, приступы которой могут провоцироваться поездками, эмоциями и волнениями или переизбытком адреналина. Когда я приезжаю в чужую страну, мой пульс подскакивает еще в такси, да так, что двести ударов можно считать цветочками. Надбрюшная тахикардия — заболевание редкое, и хотя звучит страшно, вполне излечимое. Страдают им, как правило, люди успешные, морально чистоплотные и уважаемые. Например, Тони Блэр.

Иногда по неизвестным причинам сердцебиение вдруг приходит в норму. Часа на три, четыре. За это время я успеваю добраться до больницы. Сколько раз я выступала с кафедры в таком состоянии, давала интервью, и скажу вам, это даже неплохо — частое сердцебиение словно проясняет мозг. Но потом вдруг чувствуешь страшную усталость, кровяное давление резко падает, и от слабости вот-вот случится обморок. Значит, пора искать больницу. Там тебя сразу берут в оборот — укладывают, подключают к капельнице и вводят в вену лекарство под названием «аденозин». Врачи наблюдают за твоим состоянием через мониторы. Как только снадобье достигает сердца, сердцебиение полностью прекращается — на мониторах сплошная ровная полоса. Потом лекарство рассасывается и сердце начинает работать в обычном ритме, после чего врачи спокойно удаляются. Это как выключить компьютер, а потом снова его включить — и все проблемы устраняются. Средство это до сих пор исправно действовало, во всяком случае на меня, о смертельных исходах неизвестно — только временная остановка дыхания, коротенькая клиническая смерть.

С тех пор как я завела себе мужчину и стала жить регулярной половой жизнью, приступы ни разу не повторялись. А жаль. Мне нравятся больницы, я без них скучаю. Меня привлекает драматичность ситуации, я люблю быть в центре внимания опытных специалистов, окружающих меня заботой. Нет, конечно, клиническая смерть сама по себе вещь малоприятная — когда останавливается сердце, весь организм в панике, — но к этому постепенно привыкаешь. По-моему, я даже не то что бы привыкла, а, как говорится, «подсела» на это. Только пока я вроде бы не слышала об исследованиях аденозиновой зависимости.

Хорошо зарабатывающим женщинам, как правило, не хватает времени на домашнее хозяйство и семью. Поэтому, думаю, они еще больше погрязают в бизнесе. Именно такими были и мои планы на будущее. Мужчины воспринимали меня как любовницу, а не жену, и такой подход меня вполне устраивал. Я с удовольствием проводила выходные в обществе женатых мужчин, свободная от каких бы то ни было обязательств, и охотно возвращалась в свое уютное и аккуратно прибранное гнездышко. Целоваться я ненавижу — предпочитаю приступить к более серьезному делу сразу, но только не у себя дома. Мой распорядок не совпадает с нормой — ранние рейсы, поздние возвращения, подъем по будильнику. Все усложняется, когда рядом находится мужчина. Они ужасные копуши, не спешат забраться к тебе в постель и так же медленно выбираются из нее, приходят в себя, одеваются. Я же вскакиваю как ужаленная. Не выношу этот мутный сонный взгляд, укоризну в глазах, когда ты просишь их собраться и уйти. Романтических ужинов я тоже не люблю — сколько полезного можно сделать за это время, составить планов, заработать денег. К тому же мужчины жаждут безраздельного внимания, а я всегда о чем-то думаю и полностью не концентрируюсь на том, что происходит в данный момент.

— Прямо как тот епископ, который пытался разжалобить актрису, — отпустила сальную шуточку одна из слушательниц.

Лекторша метнула на нее сердитый взгляд и продолжила:

— Вот так я и жила. Что же случилось потом? В один прекрасный день я нарушила собственные правила, и все пошло кувырком. Вся жизнь наперекосяк. Вы только посмотрите на меня! В голове полная сумятица, ни тебе здравомыслия, ни рассудительности, сплошные чувства и эмоции. Раньше я была свободной и гордилась этим — ни домашних животных, ни родителей, ни начальства над душой, ни детей. Я жила сама по себе, ни за что не отвечала, ни перед кем не отчитывалась, а два или даже три раза в неделю получала бодрящую порцию аплодисментов. А потом я дала слабину, и теперь вместо оваций я дважды или трижды в неделю занимаюсь сексом с одним и тем же мужчиной. Работа стала для меня мучением. Завтра я по идее должна быть в Штутгарте, у меня там лекция на тему «Диккенс и сверхъестественное», но я все перепутала и забыла. Просто не могла сосредоточиться, потому что стирала мужскую рубашку.