— Конечно, помню, — ответила она. — Хороший джем. Всегда жалела, что не хватило времени, чтобы съесть побольше, прежде чем вы меня обнаружили. О, взгляните-ка на профиль тети Изабеллы на стене. Вы видели что-нибудь смешнее?

Все взглянули, включая тетю Изабеллу, которая, конечно же, разрушила свой профиль. Но дядя Герберт сказал миролюбиво:

— Э-э, на твоем месте, Досс, я бы больше не ел. Не то чтобы мне жаль еды, но тебе не кажется, что это было бы лучше для тебя? Твой… твой желудок немного не в порядке.

— Не беспокойтесь о моем желудке, старина, — сказала Валенси. — Все в порядке. Я намерена хорошо поесть. Мне не часто выпадает шанс съесть что-нибудь вкусное.

Впервые в Дирвуде кого-то назвали «стариной». Стирлинги подумали, что Валенси изобрела это слово, и с этого момента стали опасаться ее. В нем таилось что-то загадочное. Но, по мнению несчастной миссис Фредерик, реплика о вкусной еде была еще хуже. Валенси всегда была ее разочарованием. Сейчас же дочь стала ее позором. Миссис Фредерик подумала, что должна встать и удалиться прочь. Но она не осмелилась оставить Валенси одну.

Пришла горничная тети Альберты, чтобы убрать тарелки из-под салата и подать десерт. Это стало хорошей разрядкой. Все загорелись идеей игнорировать Валенси и продолжать вечер так, словно ее здесь не было. Дядя Веллингтон упомянул Барни Снейта. Рано или поздно кто-нибудь упоминал Барни Снейта на каждом собрании Стирлингов, подумала Валенси. Каким бы он ни был, он был личностью, которую невозможно игнорировать. Она прислушалась. В этой теме присутствовало легкое очарование, хотя, пока она не уяснила почему. Она почувствовала пощипывание в кончиках пальцев.

Конечно же, они ругали его. Никто не сказал ни одного доброго слова о Барни Снейте. Тщательному разбору подверглись все старые дикие истории: легенды о проворовавшемся кассире-фальшивомонетчике-атеисте-убийце-в бегах. Дядя Веллингтон негодовал, что подобному типу позволено существовать по соседству с Дирвудом. Он не понимал, о чем только думает полиция Порт Лоуренса. Однажды ночью любой мог быть убит в собственной постели. Позор, что ему дозволено быть на свободе после всего, что он сделал.

— А что он сделал? — внезапно спросила Валенси.

Дядя Веллингтон уставился на нее, забыв, что ее следует игнорировать.

— Сделал! Сделал! Он сделал все.

— Что он сделал? — безжалостно повторила Валенси. — Вы знаете, что он сделал? Вы всегда говорите о нем плохо. И какие доказательства есть против него?

— Я не спорю с женщинами, — заявил дядя Веллингтон. — И мне не нужны доказательства. Когда человек год за годом скрывается на острове на Маскоке, и никто не знает, откуда он явился, как он живет и что он здесь делает, этого достаточно. Найдите тайну — найдете преступление.

— Очень подходит для человека по имени Снейт! — сказала вторая кузина Сара. — Такого имени достаточно, чтобы осудить его!

— Я бы не хотела встретиться с ним в темном переулке, — поежилась кузина Джорджиана.

— А что бы он сделал с вами? — спросила Валенси.

— Убил бы меня, — торжественно возвестила кузина Джорджиана.

— Просто ради удовольствия? — предположила Валенси.

— Именно, — уверенно сказала кузина Джорджиана. — Нет дыма без огня. Боюсь, что он уже был преступником, когда впервые приехал сюда. Я чувствую, у него есть, что скрывать. Я редко ошибаюсь в своих ощущениях.

— Преступник! Конечно, он преступник, — сказал дядя Веллингтон, глядя на Валенси — Никто не сомневается в этом. Говорят, он отбывал срок за растрату. Я уверен в этом. И говорят, что он состоит в банде, которая связана со всеми ограблениями банков в стране.

— Кто говорит? — спросила Валенси.

Дядя Веллингтон наморщил лоб. Что нашло на эту строптивую девицу? Он игнорировал вопрос.

— Он выглядит совсем как уголовник, — протрещал дядя Бенджамин. — Я сразу заметил это, когда увидел его.

— «Отмеченный рукой самой природы, Назначенный для гнусного деянья»[13], — продекламировал дядя Джеймс. Он светился от радости, что ему наконец-то удалось вставить эту цитату. Он ждал этого момента всю свою жизнь.

— Одна из его бровей — аркой, а другая — треугольником, — сказала Валенси. — Не потому ли вы считаете его разбойником?

Дядя Джеймс приподнял свои брови. Обычно, когда дядя Джеймс приподнимал брови, наступал конец света. На этот раз свет продолжил свое существование.

— Откуда ты так хорошо знаешь о его бровях, Досс? — спросила Олив, слегка сердито. Пару недель назад такой вопрос накрыл бы Валенси смущением, и Олив знала это.

— Да, откуда? — потребовала ответа тетя Веллингтон.

— Я видела его дважды и хорошо рассмотрела, — спокойно сообщила Валенси. — Я подумала, что его лицо самое интересное из всех прочих.

— Без сомнения, в его прошлом есть какое-то темное дело, — сказала Олив, спохватившись, что осталась за пределами беседы, которая столь странным образом вращалась вокруг Валенси. — Но едва ли он виновен во всем, в чем его обвиняют.

Олив раздражала Валенси. Зачем она выступает, пусть даже отчасти защищая Барни Снейта? Что ей до него? Впрочем, а Валенси самой? Но Валенси не стала задавать этот вопрос.

— Говорят, он держит дюжину кошек в своей хижине на задворках Мистависа, — сказала вторая кузина Сара Тейлор, чтобы не показаться совсем несведущей. Кошки, да еще и много. Для Валенси это прозвучало очень привлекательно. Она мысленно нарисовала себе остров на Маскоке, заселенный котятами.

— Одно это показывает, что с ним что-то не так, — добавила тетя Изабелла.

— Люди, которые не любят кошек, — сказала Валенси, с удовольствием набрасываясь на десерт, — всегда выглядят, словно считают, что в этом есть что-то особенное.

— У этого человека нет друзей, кроме Ревущего Абеля, — сказал дядя Веллингтон. — Но если бы Ревущий Абель держался от него подальше, как все остальные, было бы лучше для — для некоторых членов его семьи.

Весьма неудачное заключение дяди Веллингтона встретило супружеский взгляд тети Веллингтон, напоминающий ему, о чем он почти позабыл — за столом присутствуют девушки.

— Если вы имеете в виду, — взволнованно сказала Валенси, — что Барни Снейт — отец ребенка Сесили Гей, то это не так. Это злобная ложь.

Несмотря на негодование Валенси была весьма довольна выражениями лиц вокруг праздничного стола. Она не наблюдала ничего подобного с того дня, семнадцать лет назад, когда на маленькой вечеринке тети Глэдис они узнали, что она принесла из школы НЕЧТО в голове. Вши в ее голове! Валенси обсуждали, используя эвфемизмы. Несчастная миссис Фредерик была на грани душевного изнеможения. Она верила — или притворялась, — что Валенси до сих пор полагает, что детей находят в капусте.