С моральной стороной этой истории тоже все понятно, это поняла еще сама советская власть после спада первого кровавого угара революции и Гражданской войны. Все остальные семьдесят лет эту историю предпочитали особенно не трогать, вплоть до стыдливого сноса Ипатьевского дома в Свердловске (переименованном в СССР из Екатеринбурга в честь одного из главных инициаторов расправы с царской семьей), по крайней мере, в ряду «подвигов советских чекистов» ее числить стало как-то неудобно. Юровский или Ермаков могли еще долгие годы рассказывать уральским пионерам о своем «подвиге» и даже спорить до самой смерти, из чьего же героического револьвера была выпущена пуля непосредственно в царя, кто первым успел взвести курок. Но официальная советская пропаганда уже без крайней надобности об этой странице революции не упоминала, и было отчего. Понятно, что расстрел десятком здоровых и не очень трезвых в ночь казни чекистов безоружных людей в темном подвале, включая девушек-царевен, больного с рождения мальчика-наследника, да и самих уже лишенных всего, кроме обоюдной и явной любви, Николая с Александрой Романовых, даже на подвиг героев Гражданской войны не тянет.

А еще до этой ночи чекисты отделили князей Долгорукого и Татищева, якобы для отправки их под стражей в Москву, после чего чекист Никулин просто расстрелял их за городом. Там же рукоятками прикладов насмерть забили и захоронили нескольких учительниц и гувернанток царевен, к «проклятому романовскому роду» никак не принадлежавших. Здесь обычный угар революционного террора, даже конкретных политических целей защиты революции не преследовавший. Да и какими революционными интересами уральские чекисты и их московские начальники смогли бы оправдать убийство больного гемофилией мальчика или дочери царя, спустившейся в эту ночь в расстрельный подвал с котенком на руках. Их трупы затем чекист и бывший каторжник Ермаков на Коптяковской дороге в лесу отделил от трупов других членов царской семьи, облил бензином и сжег в лесной яме. Ермаков хотел сжечь и другие трупы, но белые уже стягивали кольцо окружения, и пришлось бежать, поэтому трупы царевича Алексея и великой княжны Марии найдены совсем недавно и отдельно от других в полусожженном виде.

Всеми этими действиями десятилетия спустя даже советской власти уже гордиться было не очень прилично. Добивающий штыком агонизирующих девушек пьяный чекист Ермаков, раздетые догола трупы, убийство с «царскими сатрапами» не только их менее родовитой прислуги, но даже в революционном запале и отстрел несчастных царских собачек. Проще оказалось постараться все эти детали замолчать, от греха в 1977 году разрушив и сам дом Ипатьева как мрачное напоминание о свершившейся в его подвале трагедии.

Да и убийство самого бывшего царя безо всякой судебной процедуры вряд ли имеет оправдание, ведь и он к тому времени никакой угрозы ленинской власти не нес, и даже пресловутой местью революционеров за прошлое здесь не пахло, он уже больше года был лишен власти и находился в руках бывших противников. Факт же необходимости сплочения кровью этих людей собственной большевистской когорты, бывший в 1918 году таким убийственным аргументом в устах Свердлова, с годами отхода от угара революции и Гражданской войны уже не казался таким бесспорным даже для советской власти, вот и повисло вокруг трагедии Ипатьевского особняка неловкое молчание на десятилетия. Вроде бы и факт не отрицался, и его революционная необходимость, но лучше лишний раз больную тему не муссировать.

С технической точки зрения же в екатеринбургской акции заметна еще попытка вывести московскую власть Ленина и центральный аппарат ВЧК из-под обвинений, свалив вину в хаосе начавшейся Гражданской войны на самоволие местных большевиков. Ведь дело было еще до официального старта «красного террора» в сентябре 1918 года. Также за самочинную расправу с «бывшей царской сворой» местных рабочих пытались выдать бойню в то же лето в Алапаевске, где расстреляны и сброшены в шахту великие князья Иван, Сергей и Константин Романовы, а также сестра последней императрицы Элла (Елизавета Федоровна) и сопровождавшая ее инокиня Варвара, канонизированные позднее Русской православной церковью в качестве святых за их благотворительную деятельность до революции. Хотя и в пермском городке Алапаевске акция ликвидации Романовых носила явно централизованный характер, была благословлена местной советской властью, инициирована чекистами и даже проводилась при их участии. Вместе с рабочими сотрудники Алапаевской ЧК били рукоятками наганов Романовых и сталкивали еще живых в шахту. Великий князь Сергей Михайлович на краю гибели даже бросился на чекиста по фамилии Плишкин и едва не утащил его за собой в шахту, чекисты оттащили своего коллегу от жерла общей могилы, добив отчаянного князя выстрелом в голову и столкнув вниз. Сейчас твердо установлено, что этой расправой на Синячихинском заводе под Алапаевском лично руководил начальник Алапаевской ЧК Говырин, который сам в завершение бросил в шахту гранату и завалил вход в эту страшную могилу.

Сама ЧК умышленно свозила большинство Романовых именно на Урал с его сильными большевистскими ячейками и с пугачевским наследием в прошлом, чтобы здесь запереть их покрепче, а в необходимый момент и ликвидировать. Именно на Урал перевез из Тобольска чекист Яковлев и семью самого Николая II с учетом подобного развития событий. Из всех попавших в руки ЧК и объявленных после октября 1917 года заложниками Романовых не убили и выпустили в эмиграцию только совсем безобидную княгиню Елену Петровну – за нее просили на Западе и она официально была подданной Сербии.

То же самое было и в Перми, где, по официальной версии, группа «несознательных рабочих» тайно похитила из гостиницы брата бывшего царя Михаила Александровича и его английского секретаря Джонсона, расстреляв обоих за городом. И здесь «несознательные убийцы» оказались сотрудниками Пермской ЧК и местной советской милиции, и даже «на дело» они выехали из здания Пермской ЧК. Когда много десятилетий спустя советский милиционер Марков с гордостью будет рассказывать, как он за шиворот вытащил Михаила Романова из его номера, а в лесу за городом разрядил ему прямо в лицо свой револьвер, он в качестве забавного, как казалось самому убийце Маркову, факта расскажет журналистам, что великий князь до последнего момента пытался из номера дозвониться в Пермскую ЧК. Маркову с товарищами это было смешно, они-то знали, что в ЧК все уже решено. При этом ЧК затем цинично объявила, что великий князь и его секретарь сбежали из-под ареста, объявив их в розыск, а якобы за пособничество в этом несуществующем побеге той же Пермской ЧК, как видно из расстрельных списков, арестовывались и расстреливались другие «неблагонадежные лица». Характерно, что в дни торжеств по поводу 50-летнего юбилея Октябрьской революции в 1967 году старик-орденоносец Марков не постеснялся перед советскими журналистами расписаться не только в убийстве безоружного человека, но и в откровенном мародерстве, показывая раритет – снятые им полвека назад с убитого Михаила Романова английские часы с инкрустацией.

Руководил расправой с братом императора пермский чекист Гавриил Мясников, известный в Перми также личными расправами над местными православными священниками в те же годы, позднее на почве разногласий с советской властью из-за своего ультралевого уклона действительно уже всерьез перешедший в разряд «несознательных элементов». А тогда еще «товарищ Ганька», как звали Гавриила Мясникова в ЧК, лично докладывал в Москве Дзержинскому об обстоятельствах расстрела брата бывшего императора в пермском лесу. Уже позднее, став одним из лидеров ультрареволюционной «Рабочей оппозиции» Ленину в партии большевиков, Мясников даже бежал из Советского Союза и был изловлен в Европе только вступившей туда в 1945 году Советской армией, после чего вывезен на родину и расстрелян бывшими коллегами-чекистами.