Мне сожалительно заканчивать это письмо. Из того, чем мы располагаем, это самая ближайшая вещь к разговору. Надеюсь, ты будешь умиротворен третьим разделом, и, как всегда, прошу у тебя прощения. Я предпринял попытку быть правдивым и прекрасным, как ты мне сообщил.

А, да! Есть один дополнительный пункт. Я не удалил Сэмми Дэвис Наимладшую из своего повествования, хоть ты и рекомендовал, чтобы я ее удалил. Ты изрек, что рассказ будет более «утонченным» в ее отсутствие, и я знаю, что утонченный — это как культурный, элегантный и хорошо воспитанный, но хочу тебя проинформировать, что Сэмми Дэвис Наимладшая — очень выдающийся персонаж, обладающий пестрыми аппетитами и зонами страсти. Давай полицезреем ее эволюцию и потом решим.

Бесхитростно,

Александр

СЭММИ ДЭВИС НАИМЛАДШАЯ конвертировала свое внимание от пережевывания хвоста к попытке начисто вылизать очки героя, которые, я вам скажу, нуждались в чистке. Я пишу попытке, потому что герой не проявлял общительности. «Не мог бы ты, пожалуйста, забрать от меня эту собаку, — сказал он, сворачивая тело в мяч. — Пожалуйста. Я на самом деле не люблю собак». — «Она всего лишь делает с тобой игры, — сообщил я ему, когда она расположила свое тело над ним и лягнула его задними ногами. — Это знаменует, что ты ей нравишься». — «Пожалуйста», — сказал он, предпринимая попытку удалить ее. Теперь она прыгала вверх и вниз у него на лице. «Она мне, честно, не нравится. Мне не до игр. Она мне очки сломает».

Теперь будет к месту упомянуть, что Сэмми Дэвис Наимладшая нередко проявляет общительность к своим новым друзьям, но подобного мне свидетельствовать не приходилось. Я умозаключил, что она полюбила героя. «Ты облачен в одеколон?» — спросил я. «Что?» — «Ты облачен в одеколон?» Он развернул тело так, чтобы его лицо было в сиденье, подальше от Сэмми Дэвис Наимладшей. «Может быть, самую малость», — сказал он, защищая зад головы руками. «Потому что она любит одеколон. Он делает ее сексуально стимулированной». — «Господи Исусе». — «Теперь она пытается сделать тебе секс. Это хороший знак. Это знаменует, что она не укусит». — «Помогите», — сказал он, в то время как Сэмми Дэвис Наимладшая развернулась, чтобы сделать с ним шестьдесят девять. В протяженности этого Дедушка все еще продолжал возвращаться из своего сна. «Она ему не нравится», — сообщил я Дедушке. «Нет, нравится», — сказал он, и все. «Сэмми Дэвис Наимладшая! — позвал я. — Сидеть!» И знаете что? Она села. На героя. В позиции шестьдесят девять. «Сэмми Дэвис Наимладшая! Сядь на своей половине сиденья! Слезь с героя!» Я думаю, что она доуразумела, потому что удалила себя от героя и возвратилась на другую сторону, где принялась звездаться лицом о стекло. А возможно, она слизала с героя весь одеколон и больше не интересовалась им сексуально, а только по-дружески. «Вы чувствуете этот отвратительный запах?» — осведомился герой, удаляя мокрость с задней стороны своей шеи. «Нет», — сказал я. Неистина, подходящая к случаю. «Пахнет чем-то просто чудовищно. Так пахнет, как будто кто-то умер в этом автомобиле. Что это такое?» — «Понятия не имею», — сказал я, хотя я имел понятие.

Я не помышляю, что в автомобиле был хотя бы один человек, который удивился, когда мы оказались потерянными промежду львовским вокзалом и супервеем, ведущим в Луцк. «Я ненавижу Львов», — сказал Дедушка, развернувшись, чтобы сообщиться с героем. «Что он говорит?» — спросил меня герой. «Он говорит, что осталось недолго», — сказал я другую подходившую к случаю неистину. «Недолго до чего?» — спросил герой. Я сказал Дедушке: «Со мной ты не обязан быть добр, но не впутывай еврея». Он сказал: «Я могу говорить ему все, что захочу. Он не поймет». Я развернул голову вертикально для блага героя. «Он говорит, что осталось недолго до того, как мы выедем на супервей в Луцк». — «А оттуда? — спросил герой. — Как долго оттуда до Луцка?» Он приклеил свое внимание к Сэмми Дэвис Наимладшей, которая продолжала звездаться головой об окно. (Но здесь к месту упомянуть, что она была хорошей сукой, потому что звездалась головой только о свое окно, а когда ты в автомобиле, сука — не сука, на своей половине сиденья можешь делать, что тебе вздумается. И еще она перестала столько пердеть.) «Скажи, чтоб он заткнул свою пасть, — сказал Дедушка. — Я не могу вести, когда он разговаривает». — «Наш водитель говорит, что в Луцке много строений», — сообщил я герою. «Нам грандиозно платят, чтобы мы слушали, как он разговаривает», — сообщил я Дедушке. «Мне не платят», — сказал он. «Мне тоже, — сказал я. — Но кому-то ведь платят». — «Что?» — «Он говорит, что от супервея не больше двух часов до Луцка, где мы найдем какой-нибудь ужасный отель для ночи». — «Что ты имеешь в виду, когда говоришь ужасный?» — «Что?» — «Я… сказал… что… ты… имеешь… в… виду… когда… говоришь… что… отель… будет… ужасным?» — «Скажи, чтобы он заткнул свою пасть». — «Дедушка говорит, что тебе следует выглянуть в окно, если ты хочешь что-нибудь увидеть». — «Что насчет ужасного отеля?» — «О, я умоляю тебя забыть, что я это сказал». — «Я ненавижу Львов. Я ненавижу Луцк. Я ненавижу еврея на заднем сиденье этого автомобиля, который я ненавижу». — «Ты не делаешь наше положение более проще». — «Я слепой. Мне полагается быть умственно престарелым». — «Что вы там говорите? И что это за чертов запах?» — «Что?» — «Скажи, чтобы он заткнул свою пасть или я срулю нас с дороги». — «Что… вы… там… говорите?» — «Еврея надо заставить замолчать. Я убью нас». — «Мы говорили, что поездка, возможно, немного затянется». Она захватила пять долгих часов. Если хотите знать почему, то это потому, что Дедушка — это сначала Дедушка, а водитель потом. Он часто делал нас потерянными, а себя на нервах. Мне пришлось переводить его ярость в полезную для героя информацию. «Блядь», — сказал Дедушка. Я сказал: «Он говорит, если ты посмотришь на статуи, то увидишь, что некоторых больше нет. Раньше там стояли коммунисты». — «На хуй, блядь, заебало!» — крикнул Дедушка. «О, — сказал я, — он хочет, чтобы ты знал, что то здание, то здание и вон то очень важные». — «Почему?» — осведомился герой. «Ебенать!» — сказал Дедушка. «Он не может вспомнить», — сказал я.

«Не могли бы вы включить немного кондиционирования?» — приказал герой. Я был унижен до максимума. «Этот автомобиль не располагает кондиционированием, — сказал я. — Я поедаю пирог позора». — «Можно тогда хоть стекла опустить? Здесь очень душно и пахнет, будто кто-то сдох». — «Сэмми Дэвис Наимладшая выпрыгнет». — «Кто?» — «Наша сука. Ее зовут Сэмми Дэвис Наимладшая». — «Это шутка такая?» — «Нет, по правде, выпрыгнет». — «Я имею в виду его имя». — «Ее имя», — исправил я, потому что первосортен с личными местоимениями. «Скажи, чтобы он залепил губы», — сказал Дедушка. «Он говорит, что сука получила имя в честь его любимого певца, которым был Сэмми Дэвис-младший». — «Еврей», — сказал герой. «Что?» — «Сэмми Дэвис-младший был еврей». — «Это невозможно», — сказал я. «Новообращенец. Он пришел к еврейскому Богу. Смешно». Я сообщил об этом Дедушке. «Сэмми Дэвис-младший не был евреем! — завопил он. — Он был негр из Крысиной Стаи!» — «Наш еврей уверен, что был». — «Музыкант? Еврей? Это невозможная вещь!» — «Так он меня информирует». — «Дин Мартин Младшая! — завопил Дедушка заднему сиденью. — Иди сюда! Давай, моя девочка!» — «Мы можем, пожалуйста, опустить стекла? — сказал герой. — Нет больше сил жить с этим запахом». Я слизал с тарелки последние крошки пирога позора. «Это всего лишь Сэмми Дэвис Наимладшая. Автомобиль вынуждает ее ужасно пердеть, потому что в нем нет ни рессор, ни подвески, но если мы опустим стекла, она выпрыгнет, а она нам нужна, поскольку эта сука — поводырь для нашего слепого водителя, который также мой дедушка. Чего ты не понимаешь?»