Начало президентства Ратклиффа было омрачено происками группировки Уингфилда. Одного из его сторонников, капитана Джорджа Кендалла заключали под стражу, и он отбывал наказание на борту «Дискавери» в ожидании суда. Его обвиняли в разжигании вражды между президентом Совета и его членами. Позднее арестовали и Уингфилда, обвинив его во множестве грехов – начиная от присвоения запасов общественного вина и кончая мелкими смехотворными кражами.

Кендалла вскоре освободили, но он снова попал в неприятную историю. А случилось следующее. Джон Ратклифф собирался за что-то избить (или действительно ударил) кузнеца Джеймса Рида. Но кузнец дал ему сдачи, и Ратклифф приказал его повесить. Когда Рид уже стоял на лесенке под перекладиной виселицы с петлей на шее, он неожиданно выторговал себе жизнь, пообещав рассказать о заговоре против Ратклиффа. Кузнец поведал, что главным заговорщиком был Кендалл. Он, мол, хотел захватить «Дискавери», сбежать в Англию и рассказать там о темных делах администрации колонии. Вот эта история в изложении Смита:

Приговор был приведен в исполнение 1 декабря 1607 г.

Позднее распространились слухи о том, что Кендалл был испанским шпионом. Об этом рассказывал один из матросов, обосновавшихся в Джеймстауне, – Фрэнсис Магнел. По вероисповеданию он был католик, как и Кендалл. По словам Магнела, Кендалла казнили не за какой-то мифический заговор против Ратклиффа, а так как руководители колонии знали, что он вражеский лазутчик и при случае известит испанского монарха о секретных планах англичан. Но я в этом не уверен. Возможно, просто одна группировка хотела запятнать репутацию другой. Или Уингфилд, Кендалл и Рид были франкмасонами?

Вообще, версий здесь может быть сколько угодно. Например: Кендалл шпионил в пользу лорда Солсбери, то есть сэра Роберта Сесила. Не исключено и то, что он вообще не был шпионом, и его доброе имя незаслуженно очернили. И если уж на то пошло, Джон Ратклифф не имел права утверждать смертный приговор, поскольку он на самом деле был не Джоном Ратклиффом, а Джоном Сайклмором и после смерти Кендалла вернул себе настоящее имя. Так почему же он жил под вымышленным именем? От кого-то скрывался? Шпионил в пользу лорда Солсбери и сесилитов? Или взять чужое имя ему велели тайные масонские интриги?

Однако оставим интриги в стороне. На первых порах виргинским колонистам, да и всем новоселам североамериканского континента, нужно было прежде всего наладить нормальные отношения с индейцами. В начале или в середине декабря Совет колонии пришел к выводу, что Джону Смиту следует добраться до истоков реки Чикахомини, впадающей в реку Джеймс. Взяв с собой девять человек, шесть из которых сели на весла, Смит проплыл на лодке 27 миль вверх по течению Чикахомини, пока реку не перегородили упавшие деревья. Тогда Смит нанял у местных индейцев легкое каноэ и с двумя соотечественниками – обедневшим мелкопоместным дворянином Джоном Робинсоном и деревенским плотником Томасом Эмери – отправился дальше к истокам реки. Англичан сопровождали два краснокожих проводника. Проплыли еще 20 миль и решили пристать к берегу, чтобы поесть. Затем Смит вместе с одним из индейцев отправился на рекогносцировку местности. Другой индеец и Робинсон с Эмери остались ждать его на берегу. У обоих англичан были мушкеты.

Очень скоро выяснилось, что местные индейцы настроены враждебно. Смит попал в засаду – если, конечно, его записки соответствуют действительности. Как он утверждает, поначалу он услышал «боевой клич краснокожих». Потом «правое бедро пронзила стрела». Заметив нескольких аборигенов, Смит пальнул в них из мушкета. Но силы были неравны. Его окружили 200 воинов (так, во всяком случае, он пишет). Смит, пытаясь вырваться из кольца врагов, угодил в болото и был схвачен. Место, где произошла эта битва, называлось Болото Белого Дуба. Затем Смита притащили на берег реки – туда, где причалило его каноэ, и он увидел лежащего на земле мертвого Робинсона. Из тела несчастного торчало двадцать-тридцать стрел. Что случилось с Эмери, так и осталось тайной.

Как ни странно, Смита до отвала накормили. Он съел «четверть туши оленя и десять фунтов хлеба». Потом его провели в жилище Поухатана, могущественного индейского вождя, известного своей жестокостью. Обитал он на берегу реки Памункей, в доме длиной 100 футов, крытом древесной корой. Здесь Смит начинает путаться в деталях. Согласно одной его версии, Поухатан возлежал на ложе. В головах у него сидела женщина, в ногах – еще одна. Рядом горел костер. У огня расположились приближенные вождя. Их было двадцать, а за ними стояло столько же молодых женщин. Вождь обещал Смиту освободить его через четыре дня. Ходили слухи, что именно Поухатан приказал в свое время казнить колонистов острова Роанок. А сейчас он потребовал от Смита, чтобы новые бледнолицые пришельцы убрались из его владений как можно скорее. Смит его перехитрил. Сказал, что англичане оказались в Виргинии случайно: укрылись в бухте от испанских патрульных кораблей и при первой же возможности возьмут курс к родным берегам.

В своем труде Новое правдивое повествование (1608) Смит почему-то ничего не пишет о Покахонтас, дочери вождя, которой в то время было одиннадцать-двенадцать лет. Впервые он упоминает ее имя в своем письме датской королеве Анне – супруге Якова I. Письмо это написано в 1616 г., когда «принцесса Покахонтас» приезжала в Англию по приглашению королевского двора. Вот отрывок из него:

Однако в книге Общая история, изданной в 1624 г., Смит излагает другую версию. Происходит нечто невероятное: дочь вождя спасает ему жизнь: