— О вас говорил Никита? — Рядом с Кириловым стоял молодой человек лет тридцати, одетый, как и Кирилов, явно не по сезону: болоньевая курточка едва прикрывала поясницу.

Подошедший зябко прятал лицо в единственную теплую вещь — толстый мохеровый шарф, а руки глубоко упрятал в карманы.

— Ваша фамилия Евсеев? Александр?

— Нет. Саша обещал подъехать позже, а меня просил встретить вас. Моя фамилия Джинян. — Поймав недоверчивый взгляд Кирилова, он решил добавить: — Вас смущают мои светлые волосы? Армянин и вдруг блондин… Для меня самого это загадка генетики. Я думаю, нет смысла болтаться на улице, если не возражаете, пройдемте туда. — Он повернулся в сторону церкви и показал на купола. — Там удобнее говорить. Наверное, у вас немало вопросов…

В церкви шла реставрация. Побеленные стены и сводчатые потолки гулко откликались на каждый шаг. Здесь было тепло и сухо — мощные софиты, направленные на стены, сушили штукатурку.

— Первая половина девятнадцатого века, — решил провести небольшую экскурсию Джинян. — Закрыта в двадцать четвертом. Использовалась как соляной склад. Молодежь города решила отремонтировать и сделать выставочно-концертный зал. Ну, вот мы и делаем…

— Понятно. Вы, видимо, строитель? Или художник?

— Не то и не другое… Юрист я. Работал в милиции. Последняя должность — старший опер уголовного… — Джинян протянул покрасневшие от холода пальцы к лампе и на лице его появилась гримаса боли. — Никита сказал, что вас интересует история с Ротасовым… Я должен сказать прямо, имею к нему самое непосредственное отношение — я его брал и проводил обыск. Вы уже в курсе? Никита говорил про это?

— В самых общих чертах… Но я еще не могу с достаточной уверенностью сказать, что меня интересует именно эта проблема. Скорее другое… Разрешите быть с вами полностью откровенным?

— А иначе не было смысла встречаться…

— Вам знакома фамилия Орловский?

— Да. Это журналист из «Пламени», к которому мы приезжали в Москву… А почему он вас интересует? — Джинян бросил испытующий взгляд на собеседника. — Многие в нашем городе сейчас хотят знать, где он, но…

— Что «но»?

— Я вас вижу первый раз в жизни, документов не спрашивал… Зачем он вам?

Кирилов извлек из бумажника старую фотографию. Края ее обтрепались, глянец заметно потускнел. Сквозь желтизну проглядывался кусочек самого обыкновенного школьного класса. Две-три парты, а за той, что находилась в центре, корчили в объектив рожицы два подростка. Белобрысый мальчишка в клетчатой рубашке, откинувшись на спинку скамьи, выставил за головой приятеля два пальца, образовавшие рожки. Другой мальчишка выкатывал из орбит глаза и показывал фотографу-любителю язык.

— Это единственное доказательство — других у меня нет…

Джинян поднес фотографию близко к глазам и долго ее рассматривал.

— Убедили, — наконец произнес он. — Вы с Сергеем здесь классе в шестом?

— Перед экзаменами, в восьмом. Видите, в окне черемуха цветет?

— Ладно. У меня, к сожалению, школьных снимков нет… — Он вытянул отогревшимися пальцами сигарету и, закурив, пустил облачко дыма к потолку. Кирилов следил взглядом, как легкое облачко медленно поднималось к куполу.

— К Орловскому мы приезжали в Москву и договорились, что для проверки правильности всех наших дел он приедет в Аршальск. Он долго не приезжал. Мы ему позвонили — он рассказал про историю с заказом гостиницы и обещал приехать, взяв краткосрочный отпуск. О том, что он здесь, мы узнали в первый же день. Встретились у гостиницы, а потом долго беседовали у него в номере…

— В триста тридцать третьем?

— Точно. Передав ему все документы, которые он просил подготовить, договорились о встрече через три дня. Он за это время должен был, насколько мне известно, побывать в прокуратуре, суде, обкоме и милиции. По имеющимся у нас с Евсеевым данным, он побывал везде, кроме милиции… На очередную встречу не явился… Телефон в номере молчал. Где он и что с ним — неизвестно. Мы по своим каналам — все же у нас остались друзья и после увольнения — пытались навести справки. Но — это неожиданность и для нас с Александром, он как в воду канул.

— Мда-а-а-а… — только и смог произнести Кирилов, садясь на большой дощатый ящик, стоявший в углу.

— Противодействие сильное. Здесь в Аршальске живут по принципу — мусор из избы не выносить. А он, не без нашей помощи, замахнулся на самого Анарина.

— Кто это?

— Милицейский генерал. У него в досье аналогичные увольнения сотрудников по прежнему месту службы. Об этом даже в милицейском журнале писали лет восемь назад. Тогда у него это не прошло… Восстановили сотрудников…

— А зачем ему прокуратура с судом понадобились?

— Зачем? — невесело усмехнулся Джинян. — Мы туда неоднократно обращались с заявлениями о восстановлении нас по месту службы, но… Как видите — строим церкви вместо того, чтобы ловить преступников.

— А за что вас уволили? За часовщика?

— Если бы… Мне много чего вклеили: спекуляцию автомашинами, нарушение режима секретности, создание подслушивающего устройства, незаконное фотографирование… И главное — прокуратура отмела все эти обвинения, а милиция не восстанавливает.

— В Москву, в Министерство внутренних дел обращаться не пробовали?

— Выше дошли. До приемной Президиума Верховного Совета…

— Ну, и что?

— Все возвращается назад к тому же самому генералу, что нас уволил… Он, как я понимаю, не сам инициатор всей этой катавасии. Она ему ни к черту не нужна…

— Кто же тогда заинтересован?

— Чьи интересы задел арест Ротасова? Обкома партии! Вот здесь и есть корень всего зла. Подозреваю, что именно оттуда и исходила инициатива позвонить редактору «Пламени» и не допускать журналиста.

— Не перебарщиваете?

— Недобарщиваю! Давайте рассмотрим, кто есть кто? Заведующий административными органами обкома — бывший прокурор. Анарин — человек пришлый, поставленный Москвой еще при бывшем министре. От него не избавиться, но можно обратить в свою веру.

— Как это — «обратить»?

— Замазать на чем-нибудь. Например, на рыбных делах. У нас Двина — речка рыбная… Браконьеров много, но большинство из них высокопоставленные. Да и сам генерал до рыбки, ох, как охоч! Рыбозавод коптит день и ночь, а в магазинах пусто. Тут уже и ОБХСС имеет поле для деятельности. Но… — он с досадой махнул рукой. — В общем, у этих ребят тоже хватает обездоленных. Сразу, как говорят, не отходя от кассы, человек семь могу насчитать. Но это к нашему разговору уже не имеет отношения. Так, небольшой экскурс в историю.

— А Евсеева за что?

— Сашку? Смеяться будете — он вообще к этой истории отношения не имеет. Ни к Ротасову, ни к допросам… Он в отпуске в тот момент был, а когда вернулся, узнал, что меня увольняют и решил заступиться. Вот и его — по ушам